— Ах, вот оно что, — сказал Жюль.
— Да, — откликнулся Рассел.
— Двое ваших людей пришли в мою школу, чтобы сказать мне про Леона, которого никогда не видели. — Жюль обратил ко мне свои затуманенные, налитые кровью глаза. — Разве можно представить себе такое: двое незнакомцев приходят заявить тебе, что твой ребенок мертв? Это ужасно.
— Мне очень жаль, — сказал я.
Как потерявший равновесие малыш, он припал к моей груди. Потом собрался и выпрямился.
— После того как они ушли, я не думал, что кто-нибудь еще с его… его работы появится снова.
— Он играл в нашей жизни особую роль, — сказал Зейн.
— Да, он вообще был особенный, — кивнул скорбящий отец. — Проходите.
Он провел Рассела в помещение, которое в схеме ноутбука его сына значилось как «нижнее», и я понял, что доктор Ф. не «жил» здесь, а просто чувствовал себя в безопасности. Откуда он появлялся и куда, как, несомненно, уверял сам себя, всегда сможет вернуться.
Мы с Зейном стояли в передней. Он беспокойно ходил, распахнув пальто.
— Ты уверен, что с тобой все в порядке? — спросил я.
— Да, — ответил Зейн. — Или, вернее, нет. Теперь все какое-то… другое. Я чувствую… легкость.
— Главное, что нам нужно, — сохранять спокойствие. Держаться прикрытия, не терять уверенности.
Зейн улыбнулся:
— Странно, но температура уже не беспокоит меня так, как раньше.
— Может, лучше кончать все это поскорее? Имело ли смысл вообще здесь появляться? Думаешь, это безопасно?
— Понятия не имею. — Зейн прошел дальше в комнаты.
Где Рассел вопил:
— Ну и жратвы наготовили!
Я тоже вошел, закрыл дверь.
И увидел своих товарищей в переполненной столовой. Одну стену почти полностью занимали абстрактные гравюры из музейной лавки. Напротив произведений искусства кто-то положил поверх скатерти белую полосу материи, на которой женщина с серебристыми волосами в военно-морской форме от Армани устанавливала цилиндрическую стеклянную вазу красных роз. По всему столу были расставлены тарелки с сэндвичами, холодной брокколи и морковными палочками. Дымился говяжий филей и запеченная индейка.
Скорбящий отец нашего убитого психиатра одарил меня признательной улыбкой.
Я положил руку ему на плечо:
— Мистер Фридман…
— Пожалуйста — Жюль.
— Жюль, что… что наши люди сказали вам о смерти Леона?
— Темное шоссе. Он, как всегда, переработал. Слишком устал. Он ехал назад, чтобы повидать кого-то из пациентов той армии, которая базируется на границе. Обледеневший участок. Машина потеряла контроль. Не было даже никакого столкновения. Быстро — они сказали, пообещали, что все должно было произойти очень быстро, что он умер… до того… до того… как машина взорвалась.
Эта навязчивая ложь заставила его отвести взгляд.
— Что еще могли они сказать? — прошептал он.
— Ничего, — солгал я. — Кроме того, что он был хорошим, добрым человеком.
Рассел буквально обрушился на нас с пластиковым стаканом красного вина в одной руке и ножкой индейки — в другой.
— Вкуснятина!
— Спасибо, — ответил Жюль. — Вон там, в углу, деликатесы, их принесли люди, которые знали Леона еще мальчиком. А сэндвичи — дело рук кулинарного класса, в котором я веду свой предмет…
Жюль указал на сидевшего в комнате обжору в блестящем черном костюме, успевшего с ног до головы обсыпаться сахарной пудрой и съежившегося от стыда за свой безобидный порок.
Серебряная блондинка в темном костюме от Армани остановилась рядом с Зейном. Вытащив из сумочки белый конверт, она опустила его в корзиночку, стоявшую тут же, на буфете.
Рассел нацелился еще на одну ножку индейки.
— Что такое?
— Я завесил все зеркала, — ответил Жюль.
— С ума сойти! — И, покинув нас, Рассел бросился к столу с напитками.
Женщина с серебристыми волосами вплыла в пространство, оставленное Расселом. Обняла Жюля:
— Мне так жаль!
— Спасибо. — Жюль жестом указал на меня. — Виктор, если не ошибаюсь? После того как преподаешь сорок лет историю в школе, учишься быстро запоминать имена. А это доктор Кларк, она была наставницей Леона в Гарварде — не обделяйте ее вниманием! И я видел, что в корзинку опустили еще один конверт.
— Все, чем я могу помочь, — промурлыкала доктор Кларк.
— Сейчас вы поможете мне тем, что извините меня.
И он вышел из комнаты.
Ее ярко-синие глаза сосредоточились на мне.
— Вы были другом Леона, не так ли?
— Не настолько, насколько хотел бы. Вы преподаете в Гарварде, доктор Кларк?
— Пожалуйста, называйте меня Йэрроу. После двух лет отсутствия сентиментальность снова привела меня в этот город. Я открыла здесь практику, хотя по-прежнему читаю лекции и слежу за исследовательской работой.
— Практику, вы хотите сказать…
— Я психиатр.
Она по-кошачьи мягко положила лапку на мое запястье. Когти сомкнулись.
— Расскажите мне, — шепнула она. — Как он живет?
— Жюль? — Я облизнул губы. — Старается изо всех сил. Это единственное, что остается каждому из нас.
— Да, понимаю. И никто не знает, что делать в такие времена, как нынче.
«Заставляй ее говорить! Пусть говорит она!»
— Вы познакомились с Леоном в Гарварде?
— Я уже давно была знакома с его семьей. Мы вместе ходили в школу. То есть я имею в виду — мы с Жюлем. Я считала нелепостью заканчивать Гарвард, чтобы преподавать в средней школе в Гарлеме! Но Жюль утверждал, что таков его путь. По крайней мере, он верит в это. Просто описать не могу, как я восхищалась им до того… словом, до того как он встретил Мариссу, я тогда как раз работала в психиатрическом отделении больницы в Бельвью. Ничто так не открывает человеку глаза на жизнь, как время, проведенное в психиатрической лечебнице!
— Согласен.
— Кажется, все было как вчера. — Йэрроу прижалась ко мне. — Эта психушка привела меня к Леону.
Рядом Эрик стоял за двумя мужчинами, настолько увлеченными разговором, что они не обратили внимания на него, даже когда один повернулся, выложил на стол молоток, пакет гвоздей с широкими шляпками, проволочную петлю и поставил свой стакан красного вина рядом с вазой с красными розами.
— Помню, как Жюль впервые пригласил меня к себе, — продолжала шептать Йэрроу. — На обед. Познакомиться с Мариссой. Два старых приятеля по колледжу… И я увидела ее. Она как раз носила Леона. И вдруг я поняла… какой великий человек Жюль… был… нет, конечно же, есть. Приглядитесь получше. Думаю, мне виднее. Все эти хитрые фрейдистские штучки.