Аните не особенно хотелось показывать Трульсену этот скудный улов, собранный в результате изнурительной утренней работы. Обыск дома был приостановлен. В отделении все еще просматривали обширные архивные материалы, найденные на вилле Скугли. На этом настоял Трульсен, хотя всем остальным было ясно, что они толкут воду в ступе, ведь ничего нового они так и не обнаружили. Заботливо и скрупулезно Георг Хаммерсенг вел семейную хронику, состоящую из газетных вырезок, фотоальбомов с указанием точных дат, детских рисунков, школьных учебников, документов, поздравительных открыток, брошюр, писем и других бумаг — он сберег даже рождественские открытки двадцатипятилетней давности. Рядом с этими личными памятками лежали огромные папки с банковскими выписками, копиями налоговых деклараций, стопками квитанции и инструкции по эксплуатации предметов первой необходимости, от металлической вафельницы до семейного автомобиля «Мерседес-180» 1978 года выпуска (сейчас в гараже стояла новенькая «вольво»). Единственным примечательным фактом было то, что самые новые материалы этого скрупулезно собранного архива датировались 1980 годом, за исключением банковских выписок и платежных документов. Видимо, Георг Хаммерсенг следил за расходами.
Эта работа дожидалась ее, пока она заканчивала разговор с руководителем следствия. Разговор, который разворачивался именно так, как она того и ожидала: Трульсена не особо интересовала личность социальной помощницы, которая («По твоим же словам, Хегг…»), по всей вероятности, ушла в декретный отпуск как раз перед тем, как на вилле Скугли произошла трагедия. «Ну она, по крайней мере, могла войти в дом, — настаивала Анита, — я полагала, мы разыскиваем постороннего человека, который мог достать ключи от дома!» — «Она была беременна, — коротко ответил Трульсен, — беременные обычно не разгуливают по улицам, убивая людей». Его совершенно не интересовали также выкладки фру Халлинг о том, что Лидия, возможно, вовсе не являла собой доброту и нежность, какой она представала в рассказах всех остальных. «Старухи соседки выращивают злобу и зависть, как комнатные растения. Ты действительно считаешь, что он застрелился от того, что она жестоко с ним обходилась?» — спросил он, ухмыльнувшись собственной находчивости.
Анита не стала обсуждать следы старых повреждений на теле фру Хаммерсенг, которые, возможно, могли стать результатом тяжелых и пропитанных ненавистью ссор между супругами. Она боялась, что Трульсен принадлежит к тому типу мужчин, по мнению которых неуживчивым женам только на пользу пойдет, если их вовремя поставить на место. На мгновение она даже усомнилась в том, что он удосужился прочитать заключение патологоанатомов целиком. В любом случае ей не хотелось проверять этого.
— А как насчет машины, — разочарованно бросила она, — «вольво», которая стоит в гараже. Кто-нибудь ее обыскивал?
То, что он пропустил последний вопрос мимо ушей, доказывало, что этот пункт руководитель следствия тоже проигнорировал.
Вернувшись в кабинет, где на столе ее дожидалась не особенно заманчивая стопка бумаг по делу Хаммерсенгов, она все равно урвала минутку и позвонила в муниципальное управление Станге, чтобы навести справки о Саре Шуманн. Они смогли предоставить довольно мало сведений по той простой причине, что у них самих больше и не было. Тем не менее она, во всяком случае, узнала, что до того, как переехать и зарегистрироваться в Станге, Сара проживала в Копенгагене, однако она, без сомнения, была гражданкой Норвегии.
Копенгаген.
Анита вдруг подумала о пропавшей Ханне Хаммерсенг. Набрав номер Кронберга, она сразу же услышала его голос на том конце линии.
— Где тебя носило утром? — спросил он с мягким укором. Порой Кронберг с трудом понимал, что достаточно важная часть полицейской работы делается за пределами бетонных стен полицейского отделения.
— По делам ездила.
— Я тебя искал. Знаешь, мне кажется, я нашел кое-что о Ханне Хаммерсенг.
— А я как раз звоню, чтобы спросить, как продвигаются поиски.
— Ни шатко ни валко. Но говорю же, кое-что я раскопал.
— Наконец-то.
— Так как ее имя, где-то примерно году в восьмидесятом, перестает упоминаться, я подумал, что она просто-напросто могла сменить его.
— И?..
— Вообще-то так оно и оказалось! — Он попытался скрыть торжество, сквозившее в его голосе, но у него не очень-то вышло. Кронберг вовсе не был такой уж конторской крысой, какой многие привыкли его считать. Просто энергию свою он направлял в то русло, куда мало кто совался. — Вступив в брак с тем пакистанцем, Ханне Хаммерсенг стала Ханне Рахманн. Затем, в восемьдесят восьмом, она вновь обратилась за разрешением сменить имя. Знаешь, как ее стали звать?
— Ну, выкладывай!
— Радха Кришна!
— О Господи!
— Вот именно.
— Это вроде индийская богиня, так, что ли?
— Возможно, я в этом не особо силен. Однако датские власти считали, что и так сойдет.
— Получается, тебе надо заново начинать и разыскивать Радху Кришна, родом из Хамара, с Сосновой горы?
— Похоже на то.
— Спасибо тебе, Кронберг, Трульсен будет в восторге.
— Да уж, могу себе представить, именно поэтому я сначала решил рассказать об этом тебе. — Она услышала, как он залился смехом, а потом положил трубку.
В стопке перед ней, с самого ее верху, лежала подшивка рисунков, которые они нашли в архиве на вилле Скугли. На обложке неровными буквами было выведено: «хАННе хАМЕрСЕНг, 1-й Б». Обложка представляла собой листочек, прикрепленный к стопке двумя перевитыми шерстяными ниточками — синей и красной. Под именем была нарисована фигурка, изображающая, очевидно, девочку: маленький худенький человечек с двумя точечками-глазками на бумажно-белом лице. Она стояла на холме, небрежно закрашенном быстрыми зелеными штрихами. Над ее головой нависала темная туча. А над тучей она написала: «бОГ ЗЛОЙ».
28
— Как по-твоему, мог Георг Хаммерсенг заниматься растлением детей?
Еще один ужин прошел под знаком примирения. В обычный будний день он подал на стол куриную грудку, тушенную в белом вине, и запеченный фенхель (видно, она попала в яблочко, подарив ему на Рождество кулинарную книгу Джейми Оливера). Но она сразу же осознала, что тревожить мирный вечер таким прямым вопросом не стоило. Сейчас они разговаривали и работали вместе, но кое-где лед был еще слишком тонким. Нет, его реакция не была неожиданной или плохой.
— По-моему, нет… А почему ты так думаешь? — Она чувствовала напряжение, заметив, как он словно отстранился от нее, замкнулся в себе, впадая в тяжелое скрытное состояние, так что ей не удавалось достучаться до него, и ни хитрости, ни подстрекательства не помогали.
— Я наткнулась на рисунки, — поспешила она объяснить, — Ханне Хаммерсенг нарисовала их в начальной школе. Если бы существовал альбом с рисунками детей, над которыми надругались, то ее рисунки непременно туда попали бы. Это хоть что-то объясняло бы.
