Комиссар Иво Барзан с удивительной учтивостью предложил им услуги своего водителя, чтобы тот отвез их обратно в Венецию. Перед глазами Брунетти все еще стояла черная могила, последнее пристанище Роберто, и он не нашел в себе сил отказаться. За все время пути ни он, ни Вьянелло не обменялись ни единым словом; и Брунетти, глядя в окно, был поражен, насколько неприглядной выглядит земля, над которой они недавно пролетали, когда смотришь на нее из окна машины, а не из окошечка иллюминатора. И ничто не говорило том, что это «PIO XII», что на военном жаргоне означает «Запретная зона».
15
Утренние газеты, как и опасался Брунетти, вцепились в дело о похищении Лоренцони с алчностью голодных хищников. Будучи уверенными, что за время, прошедшее с момента похищения, читатели и думать забыли об этом событии и поэтому будут не в состоянии вспомнить даже основных деталей (в этом, как полагал Брунетти, они не ошиблись), каждая статья начиналась с пересказа истории самого похищения. При этом Роберто в разных печатных изданиях именовали то «старшим сыном», то «племянником», то «единственным сыном», а само похищение, если верить газетам, произошло то ли в Местре, то ли в Беллуно, то ли в Витторио-Венето. По всей видимости, читатели были не единственными, кто забыл детали.
И только благодаря тому, что им так и не удалось раздобыть копию отчета о результатах судебно-медицинской экспертизы и просмаковать все мрачные подробности, как они это обычно делали, авторам статей пришлось довольствоваться весьма невнятными упоминаниями о «последней стадии разложения» и «человеческих останках».
Просматривая газеты, Брунетти поймал себя на мысли, что разочарован безжизненно-тусклым языком газетчиков; очевидно, он ждал большего и теперь волновался, понимая, что с недавних пор начал привыкать к более утонченной манере изложения.
Войдя в кабинет, он сразу же увидел у себя на столе видеокассету в конверте из плотной коричневой бумаги, на котором было написано его имя. Он позвонил вниз, синьорине Элеттре:
— Это и есть та самая пленка с телеканала RAI?
— Да, Dottore. Мы получили ее вчера вечером.
Он взглянул на конверт: похоже, тот не был распечатан.
— Вы уже посмотрели ее дома? — спросил он.
— Нет. У меня нет видеомагнитофона.
— А если бы был, то посмотрели бы?
— Конечно.
— Может, спустимся в лабораторию и посмотрим ее вместе? — предложил он.
— С удовольствием, сэр, — ответила она и положила трубку.
Синьорина уже ждала его у дверей лаборатории; сегодня на ней были тугие, затертые почти до дыр джинсы и остроносые ковбойские сапоги со срезанными каблуками. В противовес стилю кантри, она надела строгую шелковую блузку, а волосы стянула в строгий пучок.
— Боччезе уже здесь? — спросил Брунетти.
— Нет, он сегодня дает показания в суде.
— Показания? По какому делу?
— По делу об ограблении Брандолини.
Ни он, ни синьорина Элеттра даже не удивились, что дело об ограблении, совершенном четыре года назад, будет слушаться в суде только сейчас, хотя грабителей арестовали через два дня после совершения преступления.
— Но вы не беспокойтесь, я спросила у него вчера, можно ли воспользоваться лабораторией для просмотра видеозаписи, и он сказал: пожалуйста, пользуйтесь, — пояснила она.
Брунетти открыл дверь и, посторонившись, пропустил синьорину вперед. Она подошла к магнитофону и включила его с таким видом, будто находилась у себя дома. Брунетти вставил кассету; они подождали некоторое время, глядя на черный экран. Потом на экране появилась заставка с логотипом RAI, проверочный тест, дата и какие-то линии; техническая информация, решил Брунетти.
— А нам нужно будет возвращать ее? — спросил он, отходя от экрана и усаживаясь на один из складных деревянных стульев, стоявших у телевизора полукругом.
Синьорина подошла и уселась на соседний стул.
— Нет. Чезаре сказал, что это копия. Но ему не хотелось бы, чтобы кто-нибудь узнал о том, что он послал ее нам.
Брунетти хотел было что-то сказать, но его прервал бодрый голос диктора, который, изложив известные на тот момент факты, касавшиеся похищения Роберто, объявил, что их съемочная группа подготовила для своих телезрителей эсклюзивный материал — публичное обращение отца жертвы, графа Лудовико. Пока на экране мелькали до боли знакомые виды Венеции, растиражированные на почтовых открытках, диктор пояснил, что обращение было записано сегодня днем и что оно будет транслироваться исключительно по их телеканалу в надежде, что злоумышленники услышат мольбу убитого горем отца. И, пока диктор передавал эфир съемочной группе в Венеции, на экране появилась заставка — фасад Сан-Марко.
В широком коридоре с мраморным полом палаццо Лоренцони, как догадался Брунетти, стоял человек в черном костюме с серьезным выражением лица. За его спиной виднелись те самые массивные двери орехового дерева, за которыми Брунетти уже имел удовольствие побывать. Он кратко изложил то, что уже было сказано студийным диктором, и, повернувшись, открыл одну из створок: камера на миг дала крупный план открывшейся двери, затем начала потихоньку наезжать на графа Лудовико. Он сидел за письменным столом, который Брунетти почему-то не запомнил.
Граф сидел, опустив взгляд на свои руки, покоившиеся на столе; когда камера приблизилась к нему, он поднял глаза и посмотрел прямо в объектив. Прошло несколько секунд, прежде чем был выбран нужный ракурс, и граф начал говорить:
— Я обращаюсь к тем, кто несет ответственность за исчезновение моего сына Роберто, и прошу их внимательно меня выслушать. Я готов отдать любые деньги, лишь бы Роберто вернулся домой, но не могу этого сделать, потому что все мои вклады заморожены и у меня нет к ним доступа; а это значит, нет никакой надежды собрать требуемую сумму — ни здесь, в Италии, ни за рубежом. Если бы это зависело от меня, то, клянусь честью, я, не теряя ни минуты, немедленно сделал бы это и с радостью отдал бы эти деньги, лишь бы вернуть Роберто.
Граф сделал паузу и снова уставился на свои руки. Затем поднял взгляд и посмотрел в объектив:
— Я прошу этих людей сжалиться надо мной и моей женой, которая присоединяется к моей мольбе. Я взываю к их чувству сострадания и прошу проявить милосердие и отпустить моего сына. Если они захотят, я охотно поменяюсь с ним местами: пусть только скажут, что надо делать, и я с радостью сделаю все, что они пожелают. Они известили меня, что свяжутся по телефону с одним из моих знакомых, однако имени его не назвали. Все, что им нужно сделать, это связаться с этим человеком и оставить подробные инструкции. Что бы они ни потребовали, клянусь, я с радостью это сделаю, если буду уверен, что это поможет мне вернуть моего мальчика.
Граф опять замолчал, но на этот раз молчание длилось недолго.
— Я взываю к их чувствам и молю о сострадании, прошу пожалеть меня и мою жену. — Граф замолчал, но камеру не выключили до тех пор, пока он не метнул взгляд куда-то влево, а затем снова не уставился в объектив.
