перечне вещей, найденных в фургоне Салли, обнаружился новый предмет. Луиза щелкнула на ссылку и как раз собиралась посмотреть, когда громкий голос с шотландским акцентом заставил ее подскочить:
– Луиза, ко мне в кабинет!
Луиза налила себе кофе и направилась в кабинет Робертсона.
– Не знала, что вы здесь, сэр.
Она присела.
Робертсон смотрел на нее пристально, без тени эмоций.
– Вы что-то хотели мне сообщить?
Он держал в руках распечатки.
Луиза давно не видела его таким серьезным.
– Сэр?
Робертсон сунул ей бумаги.
– Вот вы можете мне сказать, что это за хрень?
Перед ней был список имен и чисел – сверхурочные, накопившиеся за выходной. Луиза опустила глаза. Она была старшим офицером и лично отвечала за дело, но сверхурочные все равно можно было брать лишь с ведома Робертсона. Сначала она подумала, что можно объяснить ошибку срочностью расследования и тем, что она не видела Робертсона с пятницы, но это будет неправильно. Она совершила ошибку, и существенную, судя по количеству чисел на листе, и нужно за это ответить. Увы, она понимала, что простого извинения будет недостаточно.
– Я совсем закопалась.
– Вот именно. Мне придется как-то оправдать эти цифры, и, судя по всему, вменяемого оправдания потраченным человеко-часам не найдется.
Робертсон, похоже, сам себя укусил за руку, и Луиза подавила неуместный смешок.
– И долго вы так собираетесь возиться? – он ткнул пальцем в сторону общего офиса.
– Мы обработали только четыре последних дня.
– Только четыре? И что такое вы надеетесь найти?
Ну, что ей было тут сказать? Луиза и так задавала себе этот вопрос весь выходной. По правде говоря, они очень мало знали о Салли. Как и Виктория и Клэр, она жила, словно невидимка.
– Знаю, это не бог весть что такое, но если мы найдем кадры с ней и еще кем-то на пирсе, то, вероятно, получим кое-какие ответы. Возможно, не дадим подобному случиться с другой женщиной.
Робертсон нахмурился. На свой грубоватый лад он всегда поддерживал Луизу с тех пор, как она переехала в Уэстон. Он редко вмешивался в ее работу и уважал ее опыт.
– Вы себе ничем не помогли, Луиза. Это расследование и так наделало много шума, и оплата сверхурочных лишь все усложнит.
– Шума?
– Не прикидывайтесь дурочкой, вы понимаете, о чем я. Три самоубийства за семь недель. Три почти одинаковые записки. Есть подозрение, что ситуация лишь ухудшится, и, когда меня спросят, что мы делаем, я не горю желанием рассказывать, как мы целый день пялимся в экраны и просираем деньги.
– Но разве в наши дни полиция работает как-то иначе, сэр?
Робертсон почесал в затылке. Она не могла понять, ухмыляется он или морщится.
– Это последний день сверхурочных.
– А кто заменит Фаррелла?
– Точно, я вот прямо сейчас наколдую вам нового сотрудника.
В голосе Робертсона стал заметнее выговор уроженца Глазго.
– А вернуть его нельзя?
– Не настаивайте, инспектор. У вас есть что-то еще?
Луиза побрела на свое рабочее место. Она была рада, что другие сотрудники еще не подошли. В разговоре с Робертсоном она отчасти попыталась преуменьшить значение промаха, но на самом деле ошибка была очень значительная, недопустимая для столь опытного работника. Пришлось признать, что постоянное беспокойство за Пола и Эмили мешало ей работать. Луиза сочла это неприемлемым. Что бы раньше ни творилось в ее жизни, она всегда могла сконцентрироваться на работе – выбора просто не было. Учитывая историю с Финчем и перевод в Уэстон, она всегда была под колпаком. Подобный промах мог ее погубить, к тому же теперь и Робертсон будет за ней приглядывать.
Она принялась задавать себе вопросы. Уповать на видеозапись особо не стоит, даже если они установят, когда Салли была на пирсе, это им ничего толком не скажет. В любом случае разговор с Робертсоном лишний раз напомнил, насколько одиноки были Клэр, Виктория, а теперь и Салли в Уэстоне. Летом было особенно трудно избавиться от иллюзии, что все отлично проводят время. И все же эти три женщины жили незаметно, без семьи и друзей, по крайней мере выглядело все именно так. Это заставило Луизу поставить под сомнение собственные жалобы на ее место в городе. У нее были и родные, и друзья, а периодические уколы одиночества – ничто по сравнению с тем, что пережили три погибшие женщины.
Луиза смотрела, как коллеги приходят на работу, и пыталась понять, знают ли они о ее оплошности. Лишь когда Томас остановился у ее стола, она поняла, что это уже паранойя. Он проработал весь выходной, но выглядел хорошо. Побрился, в глазах впервые за бог весть сколько времени появился свет.
– Снова за экраны, босс?
– Да, – сказала Луиза, полагая, что вопрос не несет в себе двойной смысл. – И хватит называть меня «босс».
– Я делаю так, лишь чтобы выставить вас в хорошем свете, босс.
– Вот в этом мне твоя помощь точно не нужна. Но сегодня последний день. Роббо уже напрягся, так что давайте что-нибудь найдем.
– Обалдеть идея, – сказал Томас и удалился в диспетчерскую.
Пытаясь забыть о своей ошибке, Луиза просмотрела список вещей, найденных в фургоне Салли. Ее внимание привлек один предмет, значившийся как «зеленая мягкая игрушка». Она не помнила, чтобы видела в фургоне нечто подобное, и вывела изображение на экран – явно очень дешевого игрушечного динозавра.
Она не видела его в фургоне Салли, но игрушка казалась подозрительно знакомой.
♦ ♦ ♦
Оставив Томаса за главного, она поехала в центр города и припарковалась на Соверен-сквер. Место нашлось лишь на верхнем уровне парковки. Казалось, тучи разогнали отдыхающих с пляжа. Они облепили пирс, словно муравьи, и, когда Луиза дошла до дальнего конца, шум толпы и неутихающее жужжание автоматов вызвали в ней желание уйти.
Но она вытерпела и пробилась сквозь полчища туристов к киоску обмена жетонов. Девчонки-подростки с пачками билетиков разглядывали призы на полках, прикидывая, что они смогут забрать.
А на нижней полке Луиза обнаружила именно то, что искала: зеленого динозавра, точно такого же, как в фургоне Салли, всего за пятьсот жетонов.
Она включила камеру на телефоне и подождала, пока хихикающая молодежь разойдется, потом заговорила с молодым человеком за прилавком. Он сам толком не вышел из подросткового возраста, но шея его была сплошь покрыта татуировками. В брови торчал пирсинг в форме шипа, в левом ухе – серьга-«тоннель». Его вид и ее собственная неизбежная реакция заставили ее почувствовать себя старой. Она не понимала, зачем он все это с собой сотворил, а по его взгляду было яснее ясного: ее мнение о его
