нечем.
Чёрт! Надо же было так отрубиться. Я даже не могу узнать точное время, когда достаю свой телефон из кармана ветровки. Он теперь разряжен, как и телефон Горина.
Лишь через утренние лучи солнца, что проникают через запотевшее лобовое стекло, можно предположить: сейчас около шести-семи часов утра. И мне однозначно нужно скорее убираться отсюда, пока Тимур не проснулся, а мама не вернулась домой. Но уже через мгновение слышу с заднего сиденья протяжный стон:
— Твою мать…
Я замираю. Реакция Горина на моё присутствие может быть непредсказуема.
— Ты? — удивлённо хрипит он.
По звукам и шуршанию позади себя нетрудно догадаться, что Тимур пытается принять вертикальное положение.
— Привет, — незаметно рвать когти уже бессмысленно, так что я снова осторожно оборачиваюсь, встречаясь с отёкшими глазами Тимура.
Лицо его помято, взгляд стеклянный, а ссадины покрылись багровыми корками.
— Какого хрена? Ты что здесь делаешь? — недоумевающе сипит Тимур.
И по его интонации понятно, что он точно не восторге от увиденного. Нервно сглотнув, бормочу:
— Приехала вчера. Ты был пьян.
— Это я просил?
— Нет. Мы разговаривали по видеосвязи, потом ты выкинул телефон и собирался сесть за руль, — каждое моё слово под тяжёлым взором Тимура становится всё неувереннее, — а я подумала, что тебе нужна помощь… — завершаю совсем тихо.
В салоне авто на мгновения застывает тишина. Тимур опухшими глазами-щёлками смотрит на меня, а я, затаившись на сиденье, смотрю на него.
— Так, — рвано выдыхает Горин, — мне надо на воздух.
Он резко выскакивает из машины, хлопнув дверью. И я делаю то же самое. Выскальзываю на прохладный утренний воздух.
Подперев спиной свою иномарку, Тимур стоит, запрокинув голову к небу, и часто дышит. Ладони спрятаны в карманы, ноги широко расставлены, скулы напряжены. А я неловко топчусь рядом.
— Ты сама вчера приехала? — вдруг произносит Тимур, заметно напрягаясь.
— Сама, — я сразу же киваю. — Приехала и нашла тебя на лавке почти без сознания.
— А как я в тачке оказался? Ты одна меня сюда дотащила? — Тимур переводит на меня взгляд.
В нём сплошная настороженность. Отвечаю на его вопрос одним уверенным кивком. Но лицо Горина не меняется — напряжено и непроницаемо. Тимур отталкивается от дверей своей машины и склоняется надо мной.
— Какого чёрта мы вообще вчера разговаривали по телефону?
Теперь я окутана его недоверием и убийственным запахом алкоголя. Похоже, Тимур не помнит ни единой минуты прошедшей ночи.
— Я поблагодарила тебя за Полину, — смотрю на него снизу вверх и втягиваю голову в плечи. — Ты ответил и…
Горин морщится и произносит парочку матерных заявлений себе под нос.
— Тимур, что случилось с тобой вчера? — я не могу удержаться от вопроса.
И ответ получаю весьма ожидаемый:
— Не твоего ума дело! — Тимур прячет отёкшее лицо в ладони. Трёт его, несмотря на раны, и шипит от боли.
— Не моего, но ты вчера официально заявлял, что хочешь сдохнуть.
Я чётко слышу, как Тимур набирает в грудь воздуха. А через секунду он уже как с цепи срывается. Убрав от лица руки, одним резким движением припечатывает меня саму к дверям своей машины. Упирается в крышу руками по обе стороны от меня.
— Слушай, что ты пристала, а? — обдав жёстким перегаром, шипит в моё лицо Тимур. Сверлит глазами, в которых вижу пугающие узоры из лопнувших капилляров, будто проткнуть хочет. — На каком языке тебе сказать, чтобы ты от меня отвалила?
Изумлённо моргаю, пытаясь подобрать хоть какой-нибудь ёмкий и колкий ответ, который бы был достоин хамства и наглости Горина. Но проснувшаяся обида берёт своё и лезет на язык. Говорю как есть:
— Во-первых, я не пристаю к тебе. А просто сказала «спасибо». Во-вторых, если бы не я, то ты мог реально сдохнуть там, на лавочке. То, что у тебя вчера бой прошёл не так…
— Засунь благодарность знаешь куда? — глаза Тимура дьявольски вспыхивают, а его голос… Он становится таким низким, что отзывается в моей груди вибрацией. — Мне она не нужна, как и твоя помощь. Я слил видео Полины не из благородства, а потому что мне тебя тупо жалко. Видела бы ты своё лицо тогда. Дева Мария, млять, — разбитые губы Тимура растягиваются в неприятном оскале. — Смотришь на тебя, и прям на лбу написано, что над тобой можно издеваться. Хочешь благодарить меня за это? Ну давай, — ухмыляется Горин.
Меня словно в ледяной омут кинули. Бешено колотится сердце. Хочется хватать ртом воздух, но я лишь крепче стискиваю зубы, ощущая, как к глазам уже подкатывают обжигающие слёзы. Каждая раскалённая злобой фраза Тимура вонзилась мне в грудь.
— Что молчишь? — Его взгляд блуждает по моему лицу. — Скажи мне спасибо за жалость к тебе. Не можешь? Ручки трясутся? Сердечко стучит? Слёзки подступают? Да ты даже сейчас жалкая. На тебя смотреть тошно.
Что-то обрывается во мне. Как будто только что я получила сто оплеух одновременно. Во рту ощутимый привкус горечи.
— Лучше бы ты реально вчера сдох, — произношу в лицо Тимура на одном выдохе.
С размаха бью дрожащими ладонями в его каменную грудь. Я отталкиваю от себя Горина. И перед моими глазами уже пелена из слёз. Это утро расплывается в них.
Ноги несут меня куда-то прямо по парковке. Всё равно куда. У меня жжёт в груди. Жжёт так, что неосознанно прижимаю к ней руки. Хочется пролезть через рёбра пальцами и выковырять оттуда слова Тимура. Их слишком много. И каждое из них прожигает во мне дыру.
Жалкая! Ничтожная! Дура! Конченая идиотка!
Я такая, да. Именно поэтому, вместо того чтобы влепить кулаком в нос Горину, я сейчас, в шесть утра, плетусь по парковке в нескольких километрах от дома. Именно поэтому моё лицо залито слезами. Я никчёмная, потому что позволила какому-то татуированному говнюку плюнуть себе в лицо. А теперь злюсь, но не на него. На себя. Потому что так остро ощущаю, что беспомощна.
Я не ждала от Горина бесконечной благодарности, но и этих слов не заслужила тоже. Видимо, я действительно такая — жалкая до тошноты. Что бы я ни делала, какой бы хорошей и правильной ни была, я получаю только это: обиду и унижение.
Оглушённая словами Тимура, я даже не смотрю себе под ноги, пока не спотыкаюсь, кажется, о бордюр и не лечу