из ветвей троне, к ней спустилась вторая женщина. Она утерла слезы подруги, хоть и плакала сама, но не простыми слезами, а кровавыми. Капли алыми бусами рассыпа́лись по ее груди, но не оставляли пятен на белоснежном одеянии.
«Зря ты из плена деревьев вырвался, – мысленно обратилась к Святу незнакомка, вышедшая из чащи, – сон – это благо».
Свят попытался выпутаться из оплетавших его ветвей, но те сдавили его лишь сильнее.
«Кто вы?» – попытался требовательно спросить он, но мысли его прозвучали слабо, внутренний голос показался дрожащим и неуверенным.
Одна из женщин, черноволосая красавица с усталым лицом и черными провалами глаз, махнула рукой и посмотрела прямо на Свята. Он тут же утонул в ее темных, непроглядных, как ночное небо, очах.
«Не воскреснет она, соколиным разбужена взглядом. Бродят Карна и Желя по земле с поминальным обрядом»[8].
Голоса женщин раздавались прямо в голове Свята. Их губы оставались неподвижными, ведь Навь – это место тишины и молчаливого отчаяния. А значит, женщины перед ним не кто иные, как богини-плакальщицы – Карна и Желя.
«Отпусти меня», – потребовал Свят.
«Прекрати вырываться, ласочка, – нежно произнесла светловолосая Карна, – пойдем с нами».
Ветви осторожно опустили Свята на землю, но не исчезли, а грозно нависли над его головой. Кровавая топь тут же попыталась обволочь его, но Свят вскочил на ноги и потянулся за серпом на поясе.
«Не подходите!»
Богини переглянулись. Желя плакала, тогда как Карна все так же нежно поглаживала ее по плечам, будто пытаясь успокоить.
«Не расстраивай Желю, – вступилась она за подругу, – она зла тебе не желает. Пойдем с нами, добрый молодец, забудешь о своих печалях, отпустишь горести, уснешь сладким сном…»
«Не подходи!» – мысленно повторил Свят, выставив перед собой серп.
«Время твое на исходе, – вдруг вмешалась в разговор плачущая Желя, – Коляда вот-вот вернется, дверь закроется, и не найдешь ты пути назад».
«Оставайся, молодец, – проворковала Карна. – Опусти оружие, позволь нам утешить тебя».
Рука Свята дрогнула. Ему пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы не выпустить серп из внезапно ослабевших пальцев.
Карна подошла ближе и пальцем отвела лезвие серпа в сторону. Он хотел было ударить богиню, но ее сила буквально придавила к земле, лишила воли.
«Забудь печали, – прошептала она ему на ухо, – отринь людское. Оставайся с нами, в наших владениях. Мы найдем для тебя дом лучше прежнего и сердце твое кровоточащее залечим. Ну же, опусти свое оружие, позволь нам убаюкать тебя».
Карна прильнула к Святу, обвила его руками, как любовница, бесстыдно прижалась едва прикрытой одеянием грудью к его груди. Он опустил серп, запустил пальцы в пышные светлые волосы, вдохнул приятный запах, исходящий от них, и почти забыл, кто он и зачем пришел.
Темноволосая Желя подошла ближе, провела рукой по спине Карны, прильнула сначала к ней, а потом и к Святу – обняла его, прижалась щекой к плечу, от ее слез рукав рубахи тут же намок. Желя не переставала плакать ни на мгновение.
Свят с трудом сглотнул. Что за наваждение? Тело стало легким, словно от прикосновений богинь он сам начал превращаться во что-то бесплотное, будто дух его начал отделяться от тела.
«Сопротивляется, силен», – услышал он голос Карны.
«Старайся лучше, – ответила ей Желя, – ему нельзя возвращаться в Явь, ох и наделает он бед, если вернется».
«О чем вы говорите?» – мысленно спросил Свят, изо всех сил стараясь не уснуть.
«Разве твоя смертная жизнь стоит того, чтобы от нас отказываться?»
Карна отстранилась, скинула легкое одеяние и предстала пред ним обнаженная. От открывшейся ему красоты Святу захотелось зажмуриться. Да только не проняло его это, ведь видел он перед собой вовсе не Карну с ее округлыми бедрами и пышными грудями, а другую женщину, которая уже долгие годы занимала все его мысли.
Варна.
Лишь ее имя он помнил, лишь оно продолжало удерживать Свята в собственном теле. Не будь его, давно бы поддался богиням, давно бы уснул в их нежных руках. Но не может, не может он бросить ее! Только не сейчас, когда в Яви идут страшные колядские ночи, когда рыщут по земле невиданные доселе чудовища.
«Нет!» – мысленно выкрикнул Свят и оттолкнул Желю.
Та налетела на Карну, богини зашипели, словно змеи, оскалили слишком острые для людей зубы. Глаза их стали холодными, из них исчезло тепло. Дух Дария отчаянно зазвенел, напоминая о себе, Свят почти пришел в себя, вскинул серп, готовясь нападать.
«Не подходите ко мне больше!» – отрезал он.
«Сам не знаешь, от чего отказываешься, окаянный! – Карна нехотя натянула одеяние. – Пытались ведь по-человечески с тобой, полюбовно, а ты!»
«Коль вернешься в Явь, натворишь дел, – безучастно произнесла Желя. – От тебя отвернутся все, кого ты любишь, ты разрушишь их жизни и поведешь за собой…»
«Цыц!» – пригрозила ей Карна.
«Кого поведу? – Свят нахмурился. – Отвечай!»
«Отродья Звериные ждут часа своего, да только нужен им тот, кто вести их согласится, кто сорвет цветок в Иванову ночь, кто…»
«Желя!» – визгливо выкрикнула Карна.
«Брат твой должен здесь остаться. И ты останешься – по своей воле или против, – заключила Желя. – Мы отпустить тебя не можем, ты уж прости».
«Почему? – Свят сделал шаг к богиням. – Почему вы не можете меня отпустить?»
Карна кинулась было на него, но Желя преградила ей путь.
«Оставь. Все равно никуда ему от нас не деться. – Богиня повернулась к Святу. – Отец зачал вас отравленным семенем. Коль вы оба вернетесь в Явь, один из вас поведет за собой орды Звериные, разрушит города людские, обратит в пепел все, что так любо нам».
«Мужчина не может быть колдовству обучен, – подумал Свят. – Свет откликается на мой зов».
«А тебе учиться и не надо, это дар твой, наследие отцовское, – пояснила Желя. – Новый Бог тоже ищет того, кто разнесет его Слово по безымянным землям. Нет зла, нет добра, добрый молодец, только выбор. И брата своего ты бы лучше в покое оставил. Мысли его… Предаст он тебя. Нож вонзит в спину».
Богиня замолчала и задумчиво посмотрела на Злата, почти поглощенного деревом.
«Ложь! Брат никогда со мной так не поступит! И о каком наследии ты речь ведешь? – Свят подался вперед. – Кем был мой отец? Что за тварь породила меня?»
Богиня покачала головой и сделала шаг к нему. Свят напрягся, преградил ей путь серпом, но его руку тут же обвили кровоточащие ветви и вырвали оружие из сведенных судорогой пальцев.
«Не противься, оставь. Это пустое. – Желя подошла к нему и положила ладонь на грудь. – Поцелуй меня, молодец, я заберу все твои горести, проведу в Навь как положено».
Ее прохладные губы почти коснулись его губ, когда Свят со всей силы ударил богиню лбом в переносицу и что было сил рванулся вперед, прочь от цепких ветвей. На бегу он подхватил серп, последний подарок Дария, хоть и знал, что ничем он ему против богинь не поможет.
Богини зашипели, а Свят кинулся к брату, уверенный, что успеет спасти его, успеет вытащить из капкана, в котором они оказались.
«Что ты делаешь?!»
Голос Карны врезался в его мысли, Свят покачнулся и не сумел уклониться от летящей прямо на него огромной ветви. Он схватился за нее, сдавил податливую кору, похожую на человеческую кожу, и вдруг его руки объяло яркое сияние.
Богини зашипели, от ветви поднялся густой пар. Свят отбросил ее и кинулся к брату. Чутье подсказывало, что именно в их единении сокрыта настоящая сила.
Он схватил Злата за руку, сияние перекинулось на него. Брат открыл глаза, из них вырвался свет, которого никогда не видело это место. Слезы, источающие невообразимое благоухание, полились по лицу близнеца. Он мироточил, как святая икона.
«Что ты делаешь?!» – завизжала Карна.
«Забираю свое наследие».
Рука Злата в его ладони превратилась в рукоять. Свят потянул ее на себя, тело близнеца, объятое сиянием, менялось на глазах, теряло человеческие очертания, превращаясь в то, чем было всегда. Оружием, продолжением его руки.
«Нет зла, – Свят повернулся к Карне, – нет добра. Только выбор».
Сияющий клинок вошел в землю,
