«Любовь приходит к нам через… нос». Тут разговор шёл о ином, о гораздо серьёзном и не смешном.
Кое-что мне начало открываться лишь теперь, и, прочитав рукопись, полученную от Эдуарда Хлысталова, я лишний раз убедился в этом.
Так, например, я намеревался с помощью печатного слова поведать людям правду, а вместо этого выстроил из слов глухую стену между своим пассивным самосознанием и способностью принимать решения и действовать. Неожиданно (и только сейчас!) я понял, что десять лет отсиживался за воздвигнутой мной стеной, прятался за словами. И ещё я увидел, как далеко ушёл от себя прежнего – оптимиста, мечтателя, тупоголового романтика, исповедующего независимость.
В какие дальние дали пробивался я, не знаю. Зато был стопроцентно уверен: я неукротимо шёл только вперёд! И вот неожиданная удача: мне повстречались такие же, как я, неуспокоившиеся люди – носители сенсационных документов, информации и артефактов.
И я пришёл к логическому и очевидному выводу: надо докопаться до сути тайны, тайны жизни и смерти Есенина. Спасибо Эдуарду Хлысталову, его беседам со мной и его материалам – всё это помогло мне разрушить стену, которую я виртуально выстроил, отгородившись от жестокой и страшной правды жизни.
Во мне пробудилось давно забытое и кажущееся эфемерным ощущение победы: я обрёл в жизни цель…
Я тут же сел за стол и написал Эдуарду Хлысталову письмо, в котором сообщал, что прочёл его записи о расследовании и теперь хотел бы поработать с документами, книгами и необходимой литературой. Подчеркнув, что прочитанное произвело на меня глубокое впечатление, поинтересовался у Хлысталова о возможности встретиться с ним немедленно, как только позволит время.
Затем выдвинул ящик стола, выгреб ворох почтовых открыток, выбрал одну – с репродукцией картины «Возвращение блудного сына».
Сюжет и тональность полотна художника мне показались наиболее подходящими. Я бросил последний взгляд на открытку, вложил её в конверт и усмехнулся, вспомнив о своих планах с головой погрузиться на целых два-три месяца в море книг, рукописей и ксерокопий.
Я тут же отправился до ближайшего почтового ящика.
Через пару дней, вернувшись домой, я включил автоответчик телефона и, к своему удивлению, услышал голос Эдуарда Хлысталова.
Всё ли со мной в порядке? Я выдернул штепсель из розетки и закрыл глаза. Веки горели – слишком долго я обходился без сна.
Я подошёл к письменному столу, глубоко задумался…
В моей голове уже начала плестись паутина изощрённейшей лжи, правдоподобнейшего обмана. Мне требовалось время, чтобы взять быка за рога, то есть выйти напрямую на зашифрованную тайну жизни и смерти писателя Есенина.
Оставалось выяснить, какое продолжение возымеют события, описанные в старой переписке, как проявят себя в нынешних условиях все эти документы, факты, навязчивые видения, угрозы, тайные и неведомые силы.
Нужно было одним махом прекратить этот бег от самого себя.
Не знал я только одного: до какой степени всё это запутано и, по всей видимости, сплетено в один клубок…
Сатанинская режиссура расправы над поэтом
Занимаясь расследованием, Э. Хлысталов встретился (1990 г.) в Петербурге с вдовой коменданта «Англетера» Антониной Львовной Назаровой (1903–1995).
70 лет не рассказывала она о декабрьском происшествии 1925 года. Ее заставляли молчать годы страха, незавидная судьба её мужа, Василия Михайловича, чекиста, управляющего «Англетером» («Интернационалом»). Познавший вскоре после «Дела Есенина» «Кресты» и Соловки («Не болтай лишнего!»), вернувшийся оттуда духовно сломленным и физически разбитым, В. М. Назаров, кажется, навсегда научил «не распространяться» свою спутницу жизни.
100-летний юбилей С. А. Есенина и новые общественные веяния дали старушке А. Л. Назаровой нравственные силы сказать известную ей правду. Если бы она не заговорила, «тайна „Англетера”» оставалась бы во многом нераскрытой. Это она помогла включить в ряд преступников управляющего домом 8/23 по проспекту Майорова (соседним с «Англетером», соединённым с ним подземным переходом) Ипполита Павловича Цкирия, сотрудника ГПУ, знавшего истинные обстоятельства гибели поэта.
В беседе с полковником МВД Э. Хлысталовым Антонина Львовна назвала еще одну фамилию – Петров. (О нем мы рассказали в главе «Мнимые очевидцы».)
Внезапно вызванный поздно вечером 27 декабря в «Англетер» Василий Михайлович Назаров вернулся домой днём следующего дня.
Он рассказал жене о случившейся в его «хозяйстве» беде, а вернее, о поэте, которого он видел вечером в гостинице, в номере у «члена партии товарища Петрова». Конечно, хорошо знавший чекистскую дисциплину муж лукавил – да и зачем было беспокоить молоденькую женщину совсем ненужными ей подробностями (в тот же день она в первый и в последний раз ходила в «Англетер» и видела покойного поэта). Муж-конспиратор также присочинил, что накануне своего скорбного часа Есенин будто бы выглядел хмельным, а «член партии» его радушно угощал пивом. Вот и всё, что удалось узнать.
– Но почему ваш муж заходил именно к нему, а не к кому-либо другому? – цеплялся Хлысталов, как за соломинку, за последнюю возможность получить хоть какую-нибудь «ниточку».
Подумав, она ответила:
– Наверное, для Василия Михайловича Петров являлся авторитетным партийным товарищем.
Есениновед и писатель В. Кузнецов поведал об увлекательном поиске, который он провёл, разыскивая важную фигуру с этой простой фамилией.
Подпись Петрова весьма характерная, «писарская», с «кудрявыми» завитушками. Эта особенность помогла выявить его среди многих других Петровых.
Гублит в то время фактически находился в системе ГПУ. Об этом свидетельствует обнаруженная в архиве запись на листке календаря: «По распоряжению заместителя заведующего т. Харченко привлечь 3-ю государственную типографию к ответственности. Политинструктор ГПУ Петров. 7/II 1923 г.».
Отыскались архивные обрывки деятельности Петрова в качестве режиссёра Севзапкино. Его экранный псевдоним – Бытов. Значительных следов кинопродукции Петрова-Бытова мы не обнаружили. Понятно – его тайная служба отнимала слишком много времени.
В 1925–1926 годах в ленинградском кинематографе работали Григорий Козинцев, Юрий Тынянов и другие известные мастера – в их переписке фигурировал и «наш» чекист-режиссёр. В феврале 1926 года начальство кинофабрики предлагало «сократить немедленно, без ущерба для дела» 25 человек, среди них восьмым по списку значился Петров-Бытов. Видно, проку от него было мало, а нахлебничал он значительно, получая оклад по самому высшему, 17-му, разряду.
Приступаем теперь, пожалуй, к самому сложному вопросу – доказательству, что Петров-Бытов именно тот самый «член партии», с которым в день гибели Есенина «советовался» в «Англетере» его комендант Василий Назаров.
Проще всего заглянуть в чекистское досье Петрова – оно раскроет тайны, но, увы, простым смертным сие недоступно: советской власти давно уже нет, но память о её гостайнах бдительно бережётся. В бумагах обязательно должно быть написано – никакой он не Петров, а… Макаревич (впервые это установили авторы именного указателя к «Дневнику» (1991) Корнея Чуковского). Интересный фокус!
Он заставил нас обратиться к истории революционного движения в городе Черикове и в Горецком уезде Могилёвской губернии. Оказывается, сын судебного чиновника Александр Михайлович Макаревич (П. П. Петров) рано
