Грудь Анны Леонидовны часто вздымалась, по ней к шее медленно ползло пятно жаркого румянца. И спутать его было просто не с чем. Не только я ощущал, как разогревается кровь от процесса этого лечения. Но, чёрт возьми, это мы просто за руки держимся. А что случится, если мы окажемся ближе?
Эта мысль заставила сердце стучать чаще. Кончиками пальцев я почти физически почувствовал, как могла бы ощущаться на ощупь кожа красивой женщины, сидящей напротив. Воображение рисовало одну картинку за другой, и стоило немалых усилий не начать воплощать их в жизнь.
Анна Леонидовна сдавленно выдохнула, а я уловил приятный аромат её кожи. Взгляд сам собой переместился на открытую шею, на которой билась жилка. Показалось, что я ощущаю пульс сидящей напротив женщины через её пальцы, нежно поглаживающие мою почти исцелённую руку.
Чуть поджав пальцы, я выдохнул, наслаждаясь ощущениями.
На мгновение Анна Леонидовна подняла на меня взгляд, и я понял, что если прямо сейчас сделаю ход, она не откажется. Столько страсти было в её глазах, что мне с трудом удавалось сдерживаться от соблазна. Женщину едва не трясло от желания.
Припухшие от прикусывания губы высохли, по ним скользнул влажный язык, но это не принесло Васильевой облегчения. Зато я почувствовал на своём лице её дыхание. Горячее, полное желания дыхание.
Наконец, раны на руке зажили окончательно, и разгорячённая женщина с неохотой отпустила мою руку.
— Мне надо картины повесить, — произнёс я хрипло.
— Д-да, — кивнула она, отстраняясь и старательно делая вид, будто ничего не было.
Но когда я поднялся, от меня не укрылось, что преподавательница наблюдает за мной краем глаза. Догадаться, какие мысли бродили в её голове, было несложно. И всё же нужно было закончить то, зачем я сюда пришёл.
Поднявшись на стремянку, я несколько секунд тупо смотрел на метку от карандаша. Туман возбуждения всё ещё висел в голове, мешая сосредоточиться. Взяв перфоратор в руки, я приступил к работе.
И стоило инструменту дёрнуться, как всё наваждение прошло. Крепко держа перфоратор, я начал сверлить. Хотя и не забывал периодически поглядывать на Васильеву, по-прежнему сидящую на диване.
С моего места открывался прекрасный вид на её шею и всё ещё красную от возбуждённого румянца грудь. Преподавательница пару раз встретилась со мной взглядом, но ничего не сказала.
Я не спеша сверлил дырки, вбивал в них дюбели, вкручивал шурупы, вешал на них картины. Наконец, закончив с работой, я протёр инструмент и сложил его обратно на столешницу. Пакет с кусочками штукатурки и кирпичной пылью замотал малярной лентой и бросил в мусорную корзину под столом.
Всё прошло легко и без проблем — руки помнят.
— А хочешь чаю? — неожиданно спросила Васильева, встав за моей спиной. — Или кофе?
Я медленно обернулся, кивнул и сказал:
— Не откажусь. И лучше чаю — хотелось бы сегодня хорошо выспаться.
Пока преподавательница ставила чайник, я вернул диван на его законное место. Вот теперь точно можно было сказать, что я сделал всё, ради чего пришёл. И даже время провёл куда приятнее, чем изначально рассчитывал.
— Садись, Игорь, — позвала меня Васильева, присаживаясь за стол, и я присел напротив.
Пальцы преподавательницы ещё немного подрагивали, дыхание оставалось учащённым, но она старалась взять себя в руки. И у неё почти получилось.
Чтобы не смущать красивую женщину, я сам разлил кипяток по чашкам и, надорвав упаковку, забросил в них по пакетику.
К чаю полагались конфеты, лежащие горкой в расписанной восточными мотивами пиале, печенье и вафли, аккуратно разложенные на фарфоровой тарелочке. Конечно, не ресторан, но для кофе-брейка — самое то. Ну и главное — компания к этим сладостям прилагалась очень уж приятная.
— Спасибо, — смущённо улыбаясь, произнесла Васильева, принимая из моих рук чашку.
Я опустился на стул и придвинул к себе свою. Преподавательница старательно отводила от меня взгляд, явно ощущая неловкость. Но с чего бы вдруг? Сама же предложила выпить чаю. Или рассчитывала, что откажусь? Ну уж нет, я от таких предложений ни в прошлой жизни не отказывался, ни в этой не собираюсь. Но всё же я решил немного разрядить ситуацию разговором на постороннюю тему.
— Отец, наверное, сейчас тоже перевешивает картины, — произнёс я и отхлебнул немного чая из чашки.
Васильева оживилась, явно довольная сменой темы на нейтральную. Она взяла конфету и, развернув шелестящую обёртку, взглянула на меня.
— Ты вроде бы говорил, он у тебя заместитель начальника по просветительской работе? — припомнила она, поддерживая разговор, и закинула сладость в рот.
— Да, работает на заводе у нас в Екатеринбурге, — подтвердил я. — Он у меня идейный, своему делу крайне предан. Можно сказать, по зову души себе призвание нашёл. И очень переживал, когда объявили о смерти императора.
Васильева с сочувствием взглянула на меня.
— Но всё хорошо разрешилось? — спросила она. — Судя по тому, что ты здесь, твой отец либо неплохо зарабатывает, либо устроил тебя по ведомственной части.
— Ну да, целевое он оформил, — кивнул я, предварительно сделав ещё один глоток чая. — Так-то я и лицей у нас закончил с отличием и сюда прошел.
— Я тоже была крайне удивлена, когда узнала про государя, — произнесла преподавательница. — Конечно, никаких глупостей делать не стала. Да учитывая моё положение, это было просто-напросто глупо. Просто... Мир не будет теперь прежним. Но когда на Руси было
