материалами, которые должны быть в распоряжении следствия и суда, но их почему-то нет». И ссылка на «Не говори маме». Осмелев от успеха, я решила прочесть отзывы под публикацией. Очень быстро, одним глазком, если увижу что-то оскорбительное – сразу перестану. Но там был комментарий от Сани Сориной. Она хотела со мной связаться и оставила свой телеграм на случай, если я захочу ответить на ее вопросы.
Я сделала скриншот.
В описании выпуска был указан номер банковской карты Веры. Не знаю, сколько туда перечислили. Она не называла сумму, только отписывалась, что деньги приходят.
И это, конечно, было чудом, но еще не тем самым.
* * *
В среду я задерживаюсь в библиотеке. Тетушка снова на смене, мы с Машей договорились навестить Савву, а потом взять бутылку вина и остаться у меня. Пока моя группа расползается по домам, я жду Машку с занятий и просматриваю новинки в приложении для чтения по подписке. Ни на что особенно не надеюсь, но тут случайным сквозняком в читальный зал приносит Вику. Я узнаю ее по пальцам, которыми она опирается передо мной о парту, – с длинными острыми ногтями цвета пионерского галстука и обгрызенными заусенцами. И еще по запаху. Сейчас Вика пахнет как Джон – влажным деревом. Она запыхалась от быстрой ходьбы, но говорит так тихо, будто нас могут подслушать стены. Кроме них, некому.
– Он что-то про тебя узнал. Что-то стремное. Не спрашивай, я не знаю. Он не говорит. Только намекает, что теперь тебе точно конец.
Меня ведет в сторону так резко, что я хватаюсь за край стола. Головокружение не прекращается. Вдох через нос, выдох через рот. Может, еще и не это. Может, он выдумал себе тайну, а Вику подослал, чтобы меня запугать.
– Если что, – продолжает она, – я не смогу тебе помочь.
Еще бы не сможет. Я-то рано или поздно уеду, а она останется здесь, в этой консервной банке с червями, из которой они никак не выберутся только потому, что слишком крепко сплелись в клубок и уже не могут разобрать, где чей хвост.
– Жалко мне тебя, Майечка… – сетует червяк Вика. – Но на мою помощь не рассчитывай.
– Себе помоги. – Получается довольно резко. – Не общайся с Джоном, не ведись на манипуляции и думай своей головой.
При всей своей зависимости от Джона Вика вовсе не глупа. Я точно знаю, что она меня слышит. Сейчас обидится, развернется, уйдет, но, может быть, через месяц, два, год… Что-нибудь да щелкнет.
Она, конечно, обижается, разворачивается и уходит, а я смотрю в телефон – там очередное «спасибо» от Веры – и вспоминаю.
– Вик, стой!
Вика оборачивается, всем видом демонстрируя, как ей этого не хочется, как я ее бешу и что не нужно было вообще со мной разговаривать. Но я протягиваю ей свой телефон с открытой картой, и она вынуждена подойти.
– Ткни в точку, где вы ложитесь на рельсы, – прошу я, когда телефон уже у нее в руках. Нехитрый прием уличных торговцев: сначала всучить товар и только потом озвучить цену.
Она действительно смотрит на меня так, словно я заставила ее взять дохлую змею.
– Никто не узнает. Я схожу туда всего один раз.
Ногти-когти звучно клацают по экрану. Скроллит – уже неплохо.
– Так ты, значит, поверила?
– Ну-у… – От волнения я начинаю раскачиваться на задних ножках стула, как первоклашка. – Слышала только положительные отзывы.
Вика возвращает телефон. Точка обозначена. Я мгновенно делаю скрин экрана, чтобы не потерять ее.
– Только нельзя загадывать смерть, иначе…
– Сама умру, ага, – перебиваю я. – Да не желаю я ему смерти, не бойся. Я вообще ничего ему не желаю. Счастье, радость и любовь для всех людей на Земле.
– И когда ложиться будешь… – Она поворачивается ко мне боком и сутулит плечи, показывая. – Ты лицом вниз ложись. Будет не так страшно.
– Спасибо. – Теперь уже серьезно. Сама бы я до этого не додумалась. – Спасибо, Вик.
– И тебе. Ты… нетоксичная.
Что-то толкает меня изнутри – то ли от ее взгляда, то ли от того, как она уходит, не выпрямляя спины, то ли от самого этого слова. Я не ожидала его услышать, хотя почему бы нет, им сейчас пользуются все и каждый. Но от Вики оно звучит неожиданно, как если бы она гуглила статьи про абьюзивные отношения. Учитывая, что она в них попала, это более чем правильно. Тогда отчего мне так не по себе?
Когда Маша наконец выходит с занятий и предлагает заглянуть в «Магнит», чтобы купить для Саввы апельсинов, я почти собираюсь с духом. Не знаю, как все это объяснить, и просто беру ее за руку. Прежде чем мы пойдем в больницу, мне нужно успеть кое-что сделать. Нет, недалеко. И ненадолго. Побудешь со мной? Апельсины – да, берем. Пока Маша расплачивается на кассе, я смотрю на точку, отмеченную Викой. Пятнадцать минут пешком – для Красного Коммунара вообще не существует понятия «далеко».
Чудо. Ведь даже у Ильи получается – он все еще не вылетел из колледжа. «Как тебе кажется – почему? Думаешь, он хоть раз лекции записывал?»
– Ты уверена, что нам сюда?
Я иду по карте, уткнувшись в навигатор. Некуда больше смотреть. Бетонный забор с неряшливыми граффити – постройки за ним напоминают индустриальные гробницы, сложенные из серых плит; жухлая трава, по которой мы идем вдоль железнодорожной насыпи, на запасных путях – товарняк. Вагоны-сардельки и вагоны-коробки. На колеса я стараюсь не смотреть. Вот она, точка, отмеченная Викой. Как только я отыскиваю ее глазами – и сглатываю, видя мощные, черные от креозота шпалы, – мимо нас на полной скорости проносится электричка. Блин, блин, блин! Жар, грохот, ветер в лицо. Машка стоит чуть поодаль с апельсинами в обнимку.
– Только ни о чем не спрашивай, – говорю я ей, когда снова становится тихо. – Жди меня тут.
Взбираюсь на насыпь и перешагиваю через рельс. Не здесь ли нашли Катю? Капище, капище, капищ-щ-ще – плещется в голове, когда я опускаюсь на колени. Осторожно. Вот так. Никакого капища гугл на этом месте не находил. Я проверяла.
– Майя! Поезд!
Я слышу – и всем телом прижимаюсь к шпалам.
– Майя-а!
Машкины руки хватают меня за куртку и тащат, при этом не выпуская сетку с апельсинами. Я сажусь и смотрю на Машку снизу вверх – лицо у нее настолько белое, что его как будто и нет.
– Отойди! – кричу. Свист приближающегося состава все громче. – Подожди меня внизу!
Машка не двигается с места.
– Уходи! – снова ору я и отталкиваю ее в сторону. Бросаюсь на шпалы, успеваю накрыть голову руками, и…
Желание, желание, желание. Я не знаю, как общаться с богами поездов, возможно, у Джона на этот счет тоже существовали инструкции, не на языке же пчел все они «изменяли будущее», поэтому я просто думаю, думаю изо всех сил: пусть Яна поправится, пусть Яна поправится, пусть… До тех пор пока не возвращаются свет и тишина. Огромные глаза Маши. Поблизости надрывается какая-то птица.
* * *
Мы с Мартом сидим перед компом в его комнате, у нас одна банка пива на двоих, и мы прикладываемся к ней по очереди, а на экране двое ребят волокут девушку, которая не может ходить, на рельсы и смеются. «Другой поезд!» – кричит она. «Нет, этот!» И кладут ее так же, как лежу сейчас я. Что это было? Откуда это? «Ученик»? Нет, что-то другое, но тоже про школу. И тоже с ребятами из «Седьмой студии». С Никитой Кукушкиным[22] и Филиппом Авдеевым. Точно, «Класс коррекции»![23]
– Ты как? Ты зачем? Что это сейчас было?
– Я… – Ноги меня совсем не держат, и футболка, которую я надела под свитер, промокла насквозь. Из-за этого холодно. – Вот же дура… Я дура, Маш.
Девушка, которая не могла ходить, поднимается с путей, делает несколько шагов вслед ушедшей электричке и падает. Авдеев подхватывает ее. Они целуются.
– Это уж точно.
– Мне нужно найти один фильм. Интересно, Джон его видел?
– Майя! – Она щелкает перед моим лицом пальцами. – Какой фильм? Какой Джон? Мы в больницу собирались!
– Да, в больницу…
Я хватаюсь за нее, и мы идем прочь. Внутри меня в замешательстве покачиваются весы, на одной чаше которых то, что Джон, возможно, дернул идею своей «магии» из не самого известного, хоть и крутого кино, на другой – Илья, все еще не вылетевший из колледжа, и вера в чудо.
Спустя десяток наших медленных шагов у Маши звонит телефон. Она отвечает, в трубке
