Книга Убийства на водах - Полина Охалова

— Так зачем же он опять за карточным столом объявился, хоть и под другой фамилией, и в дальнем месте — ведь всегда можно натолкнуться на прежнего товарища-игрока?!

— Ну так игра, милостивый государь мой, — это род одержимости: и в пекло сунешься, чтоб только играть. Да и банкуют здесь на водах по-крупному, а Шеревердину деньги нужны, если он, допустим, в Европу собрался бежать. Ну а, может, хотел здесь на Кавказе затеряться или в какую Америку уплыть. Но куда уплывешь без денег-то! А кстати наш знакомец Раевич в Ставрополе у Натаки, — очень счастлив был в игре на этот раз. Хвастался, что ему его талисманы помогали.

— Что за талисманы?

— Ну Вы, я думаю, знаете, что картежники — народ суеверный, с предрассудками, многие считают, что есть предметы, способные притягивать удачу. Раевич уверен, что игроку помогают вещицы недавних покойников, особенно женщин и особенно не своей смертью погибших. А у нас тут, как знаете, одна девица за другой под нож пошли. Вот Раевич и то ли натаскал, то ли накупил у родных от них сувениры — у какой брошь, у какой сережку. Ну и как видите — не подвели амулеты.

— А был среди них браслет с медальоном? — не удержался Печорин от вопроса.

— Да я не особо присматривался, а вроде и был. Что-то вроде браслета он все время в руках держал и поглаживал, когда ставки делал и углы гнул.

Поблагодарив Скарятина и распрощавшись с ним, Печорин направился было к сестре, вернее, к Красинским, где Варя проводила почти все дни у постели своего спасителя, но по дороге встретил Вернера. Доктор заверил, что сестра его в полном здравии, пострадавший тоже быстро идет на поправку, и друзья решили прогуляться до Цветника. Печорин рассказал о своем визите в Скарятину.

— Да, наверное, и Раевича надо исключить из нашего списка, — сказал доктор, — Красинского тоже вымарали, как и литератора. Кто же остался? Лже-Ларин, то бишь Шеревердев да Ваш дьякон суровый?

— Подождите, но, может, Раевич убивал, чтоб добыть суверниры?

— Ах, оставьте, господин поручик! Вы же сами говорили, что видели браслет на руке уже мертвой Веры, а потом он пропал, когда все толпились у тела. Да и покупал ли он вещицы убитых девиц или нет, — это ж можно без труда проверить. Базиль обладает множеством недостатков, но он все же не imbecillus.23 Да и на духовное лицо трудно такие подозрения возложить.

— Но Вы же доктор, сами разубеждали княжну, ссылаясь на исторические примеры.

— То-то и дело, что на исторические. Во времена далекие и темные все могло случаться, но сейчас, в просвещенном XIX веке, — увольте меня, верится слабо.

— Словом, Вы предлагаете закончить эту нашу игру в квартальные надзиратели?

— Вот именно. Новых убийств нет, все тихо. Если это наш картежный вор, то он, наверное, уже далеко, может, и в Америку плывет. Так что давайте вернемся к спокойным досугам водяного общества. Вот завтра будет вечер у Лиговских в салоне, — пусть комедией госпожи Ган все и завершится.

— Это не комедия вроде, а мелодрама.

— Ну так еще лучше. И поплачем и посмеемся.

На том друзья и расстались.

Печорин был согласен с Вернером, но в глубине души чувствовал, что ему жаль затраченного времен и усилий, жаль их распавшегося расследовательского триумвирата и досадно, что смерть княгини Веры (да и девиц) останется неотмщенной.

Глава десятая. Праздник

Большая гостиная дома Лиговских была полна народу. Человек тридцать разместились в креслах и на стульях напротив импровизированной сцены. Здесь был и Фадеев с дочерью Еленой (которая решительно отказалась о появления на публике в любой роли), и тетушка Серафима Михайловна, и чета Горшенковых, и вдова Зубова со своей неизменной подругой-соперницей, и доктор Мойер, и литератор Белинский со своим товарищем Ефремовым, и молодые офицеры из окружения ротмистра Юркевича, и счастливый Раевич с новой золотой жилетной цепочкой, и Красинский, усаженный в удобное кресло стараниями заботливой Вареньки, в общем — все, кто не участвовал в представлении, были в зале.

Вечер начался с представления шарад.

Несколько барышень с нотами в руках вышли и запели, представляя первую часть задуманного слова. «Хор!» — догадались в публике. Изображая вторую часть, Надин с привязанными крылышками (из которых одно быстро отвалилось) со страшным выражением лица пыталась укусить нянюшку. Из зала кричали: «Муха! Пчела! Ванька-повар!» Надин так решительно мотала головой, отвергая предложенные догадки, что и второе крыло благополучно отвалилось. Но тут вышли девицы, изображавшие хор, и начали, взявшись за руки, ходить кругом. Тут уж многие закричали: «Хоровод!» и поняли, что бедная Надин пыталась изобразить не Ваньку- повара, а овода, хотя, как проворчала нянюшка: «Ванька — чистый овод и есть».

Следующие три шарады, несмотря на усилия артистов, из живых картин никто уразуметь не мог, и Катерине пришлось прочитать шарадные стишки. Про дорогу (Мой первый слог — в линейках нотных, Два остальных — защита у животных, А целое соединит всегда Деревни, села, города)

и бороду (Начало слова — лес, Конец — стихотворенье,

А целое растет, хотя и не растенье) публика додумалась быстро, а последнюю загадку про «дубья» никто так и не смог разгадать (В лесу растет начало, И дерево не очень мало, А в азбуке конец, От целого спаси, Творец!). Но повеселились знатно и все участники (а особенно толстая нянька Орина) сорвали аплодисмент.

Представление пьесы тоже сошло на «ура». Здесь наибольший восторг у публики вызвали не чернокудрый граф Ростислав (хоть Юркевич закатывал глаза так усердно, что порой были видны одни белки) и не знойный Азамат (хотя Браницкий с начерненными бровями, сходящимися к переносице, и ножом размером с добрую саблю был весьма выразителен). Немыслимый фурор произвела татарская мать Зульфия — Елена Павловна Фадеева в причудливом головном уборе, в тунике из блестящей материи, из-под которой виднелись шаровары и татарские туфли с загнутыми вверх носами, разговаривавшая с Азаматом и Лейлой на каком-то странном языке (как оказалось потом — именно что на татарском).

Завершало представление явление индийского фокусника-предсказателя Радда-Бай, который умел отгадывать мысли и чувства. Под наигрываемую Катериной на фортепьяно мелодию в восточном духе, двое слуг вынесли высокое кресло, на котором, поджав скрещенные ноги, сидела облаченная в огромную чалму и завернутая в кусок красной материи Леля. Лицо ее с помощью кофейного порошка приобрело смуглый оттенок, меж бровей была