Глава IV
I
Солнечное Ильинское накрыло мглой горя.
Король и королева Эллинов прибыли в имение Сергея через час после смерти дочери. Мать лишилась чувств, увидев бездыханное тело Аликс. Отец не скрывал слез. Все рыдали, не в силах понять, отчего жизнь была так жестока к ним.
Только врачи, несмотря на всеобщий шок, полностью охвативший поместье, продолжали делать свою работу. Они провели вскрытие и подтвердили диагноз Красовского – почки были полностью разрушены, кроме того обнаружилась врожденная сердечная недостаточность. Доктора выдали Сергею Александровичу инструкции, как ухаживать за новорожденным, которого горюющие родственники пока оставили на попечение нянек и акушерок.
Павел не ел всю неделю, превратившись в собственную тень. На лице остались лишь глаза, которые напоминали два огромных океана боли, где постоянно плескались соленые волны. Сергей сходил с ума от волнения за брата, который, казалось, не переживет еще одного страшного удара судьбы. Да кто, вообще, способен справиться с таким горем? Почему судьбе было угодно бить именно Пица? Он не выглядел достойной жертвой – хилый, болезненный, тонкий, как тростинка, которую этим шквалом несчастий легко было сломить.
– Это моя вина! – сквозь слезы в голосе Павла ярко звучала злость на самого себя. – Я несу смерть всем, кто меня любит!
– Пиц, в этом никто не виноват! К несчастью, такое случается… Помнишь Мещерскую, в которую Саша был влюблен до женитьбы на Минни? Она умерла при родах от таких же осложнений… А Костина Мавра вон – настоящая машина делать детей, сущий инкубатор, плодится и плодится, и ничего с ней не делается, – Сергей старался говорить тихо, монотонно, чтобы хоть немного успокоить брата.
– Тебе меня не переубедить! Взгляни на факты – Мамá, Папá, Аликс… и даже Татьяна Юсупова, она ведь тоже была в меня влюблена… – Брата сотрясла новая волна рыданий.
– Тогда бы я первый должен был умереть, ведь я люблю тебя, пожалуй, больше всех! А теперь, поверь, еще сильнее, еще нежнее, чем когда-либо. Я страдаю с тобой твоим страданием, тоскую твоей тоской… Ежели было бы возможно, я бы забрал часть твоей боли, чтобы тебе было хоть немного легче!
– Все, кто мне дорог, будто отмечены печатью смерти. Будто все они уже отразились в глазах ангела бездны! Тебе не нужно меня любить! Никому не должно меня любить, потому что в этом кроется смертельная опасность!
– Дорогой мой, мы все здесь временно… На все воля Божия! Мы можем лишь надеяться, что, когда придет время, мы встретим всех так нами горячо любимых рядом с Господом!
Но Павел не хотел слушать брата.
– За что мне такие муки? Почему меня лишают всех, кого я люблю? За что Господь меня так наказывает?
– Цып, мой бедный Цып… – в ту минуту отчаянного горя, с Павлом бесполезно было говорить, особенно о смирении и покорности воле Господа.
– Тогда почему все будут счастливы здесь, а я только там? Почему я обречен здесь на одиночество и вечную скорбь? – кричал Павел.
Боль и отчаяние рвали его душу в клочья, не давая принять случившееся. Он вскочил и заметался по комнате, круша все, что попадалось ему под руки. Сергей позволил брату выплеснуть гнев, затем подошел к нему и крепко обнял. Пиц обмяк и снова зарыдал.
– Как мне жить? Как мне жить теперь без нее?
II
Сергей велел закрыть комнату Аликс, оставив все так, как было при ее жизни.
Шестнадцатого сентября Царская семья с братьями усопшей греческой принцессы прибыли в скорбящую Москву. Гроб уже стоял на станции в черном вагоне, в котором постоянно дежурили два офицера конной гвардии. После краткой литии траурный вагон прикрепили к поезду Александра III и повезли тело юной Аликс в Санкт-Петербург.
– Не могу поверить, что это наяву. Кажется, все это – какой-то зловещий сон, – Ники попытался выразить сочувствие Павлу, но тот, пребывая в глухом отчаянии, лишь кивнул в ответ.
Подали завтрак. Ели молча. Никто не решался нарушить тягостную атмосферу пустой болтовней. По вагону раздавался лишь стук вилок и ножей о тарелки под аккомпанемент монотонного стука колес.
Бесконечный, как юдоль плача, день никак не заканчивался.
Следующим утром поезд прибыл на Николаевскую станцию, где его встретили остававшиеся в Петербурге родственники. Из Кобурга прибыла и сестра Мария с детьми. Все встречающие были в глубоком трауре. От воцарившейся в столице скорби день почернел.
Мужчины из монаршей семьи вынесли гроб и поставили на печальную колесницу. Похоронная процессия тронулась в путь к собору Петропавловской крепости, останавливаясь лишь у храмов, где служили краткие литии. Павел с трудом передвигал своими ватными ногами, расплывчато осознавая, что происходит вокруг.
В Петропавловском соборе останки православной Великой Княгини поместили под золотой балдахин. Утром следующего дня состоялось отпевание и похороны. На овдовевшего Павла было жутко смотреть. Его жалели даже те, кто раньше особой симпатии к нему не испытывал.
– Ни одна женщина не займет твоего места! У меня не будет другой жены, а у детей не будет мачехи! Я буду любить их за нас двоих! – Павел рыдал над гробом любимой так, что у самых черствых, циничных людей разрывались сердца.
Сергей обнял брата и увел в сторону, позволив, наконец, окончить прощание и накрыть гроб крышкой.
Аликс для многих присутствующих была ангелом, вдруг сошедшим на землю, озарившим всех теплотой и светом, и вновь вернувшимся к Создателю. Оттого клятва супруга в вечной верности не выглядела театральной или излишне пафосной.
Присутствующие не могли противиться слезам, лишь сестру Марию от полноценной скорби и боли за младшего брата отвлекал флирт дочери-подростка с пятнадцатилетним племянником. Даки легкомысленно строила свои фиалковые глазки кузену Кириллу, позабыв о траурных приличиях. Мать возмущенно шипела на девочку, но ребенок еще не мог осознать всего трагизма сложившейся ситуации. Дочь Марии была напугана неожиданной смертью молодой родственницы, поэтому она предпочитала не думать об этом, а любоваться симпатичным сыном дяди Владимира, тем более, что интерес ее был взаимным. Черты Даки нельзя было назвать правильными, формой лица она, скорее, напоминала молодую ярку, но Кирилла притягивал неожиданный контраст – недетская императорская уверенность в ней каким-то невероятным образом сочеталась с озорным взглядом настоящего сорванца. А еще она была высока ростом и чем-то напоминала бабушку, Императрицу Марию Александровну, как ее изображали на парадных портретах.
– Не смей даже думать! – шепнула девочке мать, когда они вышли из собора. – Во-первых, браки между кузенами в Православии запрещены, а во-вторых, русские Великие Князья – прекрасные мужчины, но, как правило, ужасные мужья! Летом будешь у бабушки, лучше обрати
