Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Я собирался писать стихи.
То есть сидел на подушках, устремив взгляд на цветастую толпу, и отбивал ритм пальцем по колену.
Раньше, до Мерва, я не писал стихов никогда в жизни.
Началась моя жизнь в поэзии менее двух недель назад. Это было так: на следующее утро после визита к Абу Муслиму я пошел, с остановками и отдыхом, к домику, который назвал мне Бармак, — довольно далеко от больницы, в модном западном пригороде, возле канала Маджан.
Он встретил меня во дворе верхом на смирном муле и долго извинялся, что вынужден сейчас уехать, а я так же долго и вежливо мешал ему спуститься с мула и побеседовать со мной, стоя на твердой, утоптанной, бугристой желтоватой земле.
Я быстро рассказал ему о том, где теперь собираюсь поселиться, — и он расширил нежно-голубые глаза и восхищенно зацокал языком:
— Красивый ход! Между прочим, у меня вчера действительно справлялись, знаю ли я вас в лицо, — сообщил он. — Я был в затруднении, но решил во всем сознаться и вас живенько так описать. Теперь-то я понимаю, в чем дело.
Тут я высказал свою просьбу.
— Я немножко поразмышлял и, если я хоть что-то понимаю из происходящего, — поведал я Бармаку, — то похоже, что вы правы: эти люди каким-то образом держат под плотным контролем дорогу через Бухару. Не понимаю как — по ней ведь проезжают сотни путешественников.
— А это довольно просто — если они одновременно держат под контролем ваше тамошнее подворье и некоторые точки Самарканда, — мгновенно отозвался он, и глаза его заблестели смехом. — Передают информацию друг другу. И это значит, что их весьма много.
— Далее, в том же положении находится еще одна наша… точка, уже в Мерве, — продолжал я. — И будем на всякий случай считать, что больница тоже. Хотя я в этом не уверен, в больницу входят и выходят из нее десятки людей, теперь-то я понимаю, как это удобно. В общем, разбираться с этим буду не я — я в Бухару не собираюсь, — но в любом случае мне сейчас надо как-то отправить письмо брату.
— Да, да, Аспанаку, — так же мгновенно отреагировал бывший царь и на мгновение задумался. — Так, — сказал он после очень короткого размышления, — вы абсолютно точно обрисовали ситуацию, и понятно, что разбираться в ней не вам. Вы, конечно, можете отдать письмо мне — я пошлю его через Балх, и оно дойдет очень быстро и надежно. Но все же постарайтесь сделать его… безопасным, — заключил он.
Так, получив от Бармака то, зачем я приходил, я тронулся обратно в больницу с твердым намерением провести там последнюю ночь.
А по дороге приобрел новую кисточку и новую пару листков папируса, вместо брошенных во время недавнего бегства.
Но как сделать письмо безопасным? Согдийские купцы хорошо знают, что такое кодированные послания, а про то, как мой братец отправляет или получает письма, спрятанные в самых неожиданных местах (в конском копыте, в замазанном заново глиной и заново обожженном донышке кувшина и так далее), можно было бы написать целую поэму. Но я-то не имел в руках никаких таблиц для кодирования, и заодно никакого собственного опыта засовывания писем в странные места.
И тут, видимо, только что мелькнувшее в голове слово «поэма» навело меня на одну занятную мысль.
А что, если стать поэтом? Письмо в стихах… это не такая уж плохая идея в мире, где поют и пишут стихи все подряд.
Смысл послания, которое я собирался написать, был ясен. Мне для начала надо было сообщить братцу, что я в Мерве и жив, — хотя сам факт прихода письма это бы и означал. Далее же требовалось рассказать, что дела его в полном развале, причем везде — в Бухаре, в винном доме Адижера, в больнице, которая осталась без наших денег. Еще требовалось объяснить, что мне самому нужны деньги (жить за счет Бармака, естественно, я долго не собирался). А дальше надо было предоставить брату приятную возможность ответить мне и принести много, много извинений.
И, самое главное, надо было узнать у брата, кто такой Юкук, и правда ли, что он работал на Аспанака здесь, в Мерве. Потому что делать что-то в Мерве в одиночку было бы с моей стороны полным безумием. Так же как и в одиночку ехать домой. А с длинным воином под боком я бы себя чувствовал как минимум спокойнее.
Но я очень хорошо помнил, что еще в Бухаре решил стать самым трусливым трусом во всем мире. Юкук спас мне жизнь? Но мало ли по какой причине он мог это сделать. Он говорит, что работал здесь на брата? Пусть брат это и подтвердит.
Итак, оставалось только изложить все это стихами.
На славу великого Ли Бо, которому император собственной рукой размешивал суп, рассчитывать мне вряд ли стоило. Но в моей любимой Поднебесной империи простой стих мог сложить кто угодно, то есть любой человек с минимальным образованием. И не только в ней. И здесь, в сотрясаемой мятежами империи халифа, стихи пишут или писали все — рыночные бродяги из народа арабийя, генералы поверженного царя царей и такие же поверженные наместники повелителя правоверных.
Мир вокруг полон поэзии. И вообще, если человек чем-то отличается от животного, то тем, что это поэтичное животное.
Писать стихи просто, успокоил я себя.
Я представил себе медленный, прихотливый ритм уличных песен Ирана: письмо из Мерва, конечно, лучше писать на пехлеви. Постучал пальцами по колену. Так, теперь рифма: проще всего было, подражая этим самым уличным песням, взять строки, выстраивавшиеся парами, и найти одно лишь слово, которым бы все эти строки кончались. Такое слово, которое певцы выводят с особо тоскливым стоном.
И слово это родилось как-то сразу. Потому что чего я хотел попросить у Аспанака, кроме денег? Чтобы он дал мне ответ на мой вопрос насчет человека, отзывавшегося на кличку «Сова», — Юкука. То есть сказал бы, можно ему доверять или нет.
Скажи, брат: вот смысл моего главного вопроса.
Так, на пахнущей больницей плоской и жалкой лежанке, родились, в качестве первого наброска, такие же жалкие обрывки строк, которые ввергли меня в уныние:
Печальна Бухара — о, скажи мне!
Разбит кувшин с вином, не склеишь — о, скажи мне!
Тоска у лекаря в глазах — скажи!
Мне верить ли сове — скажи, скажи!
Может быть, писать стихи все-таки труднее, чем я думал? Допустим, «печальна Бухара» — это неплохо. Но чем, собственно, она так опечалена? Тем, что из нее не выехать, чтобы за тобой не увязалась свежая пара убийц вместо других убийц, которых самих только что зарезали? И как в этом бреде разобраться, да еще описать его в стихах?
Ну, хорошо, где прячутся наблюдатели, почему у ворот нашего подворья сидят стражи и почему при этом там убивают тех, кто за мной следил, — это уже не моя работа. У брата это получится куда лучше.
Далее, не мое дело разбираться, что делать с винным хозяйством Адижера, кто и почему устроил на него налет. Пусть брат просто знает, что и там дело плохо. И что лекарь тоскует не просто так, а из-за денег-вот это надо дописать. Так, про деньги — это важно, они мне будут нужны самому. А с совой все ясно: дела хуже некуда, сижу, грущу, слушаю сову, потому что ночь, больше слушать некого, разве что свихнувшихся ишаков, если им приснится кошмар. В общем, полный крах всех надежд, и шпильки падают из поредевших волос — впрочем, это уже не из той поэзии.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
