свои смиренные извинения, капитан.
— Значит, все закончилось?
— Полагаю, да.
По всей каюте были разбросаны вещи: кольчуга и ремни, пряжки и белье. Фитиль в фонаре угасал, в последних проблесках мертвенно-бледного света по углам метались тени. Где-то неподалеку слышался звук падающих капель, но выяснять его источник никому не хотелось.
Сатер села:
— Вы слышите?
— Что именно?
— Там, на палубе… мы в дрейфе, а за штурвалом никого!
Взгляд Бошелена упал на обнаженную грудь капитана, с которой он в первое же безумное мгновение сорвал покровы. Округлые холмики слегка качнулись в его сторону, когда женщина потянулась за одеждой, и он вдруг снова ощутил невольное возбуждение. Поморщившись, Бошелен отвел взгляд.
— Мы собирались обсудить события этой кошмарной ночи, — сказал он, надевая через голову стеганую подкладку под кольчугу, один рукав которой был оторван по шву, и приглаживая волосы цвета железа.
— Призраки, — проворчала Сатер; поднявшись, она начала натягивать лосины, то и дело морщась.
— Не в этот раз, — ответил он, расчесывая бороду. И пояснил: — Лич.
Сатер уставилась на него:
— Как, во имя Худа, лич мог проникнуть на мой корабль?
— Гвозди и, может, еще кое-что. Корбал Брош наверняка знает больше.
— Кстати, я ведь уже спрашивала — где он?
— Полагаю, блуждает в лабиринте Худова царства, преследуя эту тварь. А сие, позвольте заметить, весьма рискованно. Повелитель Смерти не питает особой симпатии к Корбалу Брошу.
— Худ… лично знаком с вашим другом? — прищурилась Сатер.
— Богов легко прогневать. — Бошелен поднял кольчугу, звенья которой заструились в его руках. — Мне нужно забрать свой меч. Если лич действительно вторгнется в наш мир, на этот корабль, перед нами встанет серьезная проблема.
— Проблема?
— Да. Как остаться в живых.
— Мы тут ни при чем! — внезапно крикнула она.
Бошелен нахмурился:
— Так это за вами охотятся? Ну да, как мы и подозревали. — Он кивнул. — Кто именно идет по вашему следу, капитан?
— Откуда мне знать?
— Опишите, в чем состоит ваше преступление.
— И что это даст? Строго говоря, это даже не было преступлением. Мы просто… воспользовались случаем.
— Ага… поддались искушению, отбросив любой страх перед последствиями?
— Именно.
— На миг забыли о морали?
— Так и есть.
— Целесообразность победила чувство долга?
— Можно и так сказать…
— Защита, основанная на природной слабости, достойна лишь несмышленых детей и кусачих собак, капитан. Вы и ваши товарищи — все взрослые люди, и если вы отреклись от собственной чести, то справедливо заслуживаете суровой кары на глазах широкой публики, вернее, толпы, которая выразит вполне цивилизованную радость по поводу вашей жестокой судьбы.
На мгновение у Сатер отвисла челюсть, а затем она схватила меч и быстро застегнула пояс на округлых бедрах.
— Уж кто бы говорил…
— Что вы имеете в виду?
— Искушение, кусачие собаки и все такое… Проклятье, я едва на ногах держусь. Вы что, полагаете, будто мне нравится, когда меня насилуют? Я даже попыталась воткнуть в вас нож, но вы вывернули мне запястье…
— Хорошо известно, что кровавое вино — даже малейшие его следы на губах или во рту — вызывает у жертвы неодолимую похоть. Это даже нельзя уже назвать изнасилованием…
— Не важно, что и как там нельзя назвать, Бошелен! В любом случае согласия я не давала. Да наденьте же, ради Худа, кольчугу — может, хотя бы ее вес вас сдержит. Смогу хоть нормально соображать — не беспокойтесь, глотку я вам не перережу, пока нам грозит опасность.
— Я же извинился, — сказал Бошелен. — Я не владел собой…
— Лучше бы вам в лапы попался ваш слуга…
— Поскольку подобными наклонностями я не страдаю, я бы его просто убил, капитан.
— Ничего еще не закончилось.
— Искренне надеюсь, что закончилось.
Сатер подошла к двери и, распахнув ее, остановилась на пороге:
— Можем мы разделаться с этим личем, чародей? — (Бошелен пожал плечами.) — Ох, если бы я могла покончить с вами прямо сейчас…
Он снова пожал плечами.
Едва лишь опустился засов на двери каюты и топот сапог капитана стих вдали, Бошелен, повернувшись, увидел Корбала Броша, который выходил из внезапно подернувшейся туманом стены.
— Глупая баба, — тонким голосом проговорил евнух, направляясь к своему сундуку. — Знала бы она, что такое настоящее отсутствие плотского наслаждения…
— Глупая? Вовсе нет. Сперва потрясение, потом стыд, затем негодование… Она в полном праве чувствовать себя оскорбленной как моим поведением, так и собственной страстной реакцией. У меня есть мысль написать ученый трактат об этической стороне кровавого вина. Член возбуждается химическими средствами, и похоть, подобно потопу, захлестывает все высшие функции разума… Воистину рецепт для бесконтрольного, ведущего к катастрофе размножения — хотя на самом деле скорее наоборот. До чего же приятно осознавать, насколько редко кровавое вино! Только представь: что, если бы оно было доступно всем людям в мире? Да они бы плясали на улицах, одержимые ложной гордостью и, что еще хуже, вопиющим самодовольством! Что касается женщин… без конца преследуемые мужчинами, они быстро растеряли бы свои организационные способности, и в итоге цивилизация впала бы в чудовищных размеров гедонистический коллапс… Ладно, не важно. В любом случае текст придется тщательно продумать и прилежно отредактировать.
Корбал Брош присел перед сундуком и откинул крышку. Охранные чары рассеялись с легким, похожим на звук бьющегося стекла звоном.
— Ах! — воскликнул Корбал Брош, наклонившись и глядя на свое шипящее и булькающее творение. — Жизнь!
— Оно голодное?
— О да, голодное. И еще как!
— Увы, — заметил Бошелен, подходя к товарищу и глядя на пульсирующее в своей мрачной пещере чудовище с парой десятков похожих на бусинки глаз, — преследовать добычу оно может лишь за счет сокращений тела. Даже улитка сбежала бы от него, не запыхавшись…
— Уже нет, — вздохнул Корбал Брош. — Это все в прекрасном прошлом. Я ведь выловил всех крыс на борту?
— Да, что весьма меня удивило.
— Дитя теперь передвигается на множестве лапок.
Бошелен поднял брови:
— Ты приделал своему отпрыску крысиные конечности?
— Не только. Ноги, челюсти, позвоночники и хвосты. У детки теперь множество ротиков. И острых зубок. А также носиков, ушек и хвостиков.
— Но кто же даст загрызть себя насмерть?
— Дитя вырастет, поглощая все вокруг, и станет больше, проворнее и намного голоднее.
— Понятно. И есть ли предел его росту?
Корбал Брош поднял взгляд и улыбнулся.
— Понятно, — повторил Бошелен. — Ты намерен отправить
