отключать. И людей угробят, и машину поломают. А мы даже не понимаем толком, что она делает. В общем, давайте сойдёмся на том, что Хранителям виднее.
— Как скажешь, — легко согласился я.
В конце концов, я свою задачу выполнил — мой рыжий груз доставлен до указанной точки. Таким образом я никому ничего больше не должен и могу заниматься чем хочу. Или кем хочу. Или кого хочу… Ну, понятно, в общем.
Корректорам Аннушка объяснила предельно кратко — удостоились явления одной из мировых сил, самого аж Хранителя. Оный пальчиком погрозил, велел от оркестратора отвалить, шаловливые ручки в шестерёнки Мироздания не совать, на провокации Конгрегации не поддаваться.
— Так что нам делать-то? — спросил Сеня. — Доберутся же до ребят. Я, конечно, за Ирку всех порву, но я не дурак, понимаю, что против Мелеха не тяну. Вишь ты, оказывается и тут он нас переиграл, ну что ты будешь делать?
— Нам надо искать новое убежище, — признал Кван. — Мы сильно рискуем, оставаясь здесь. Аннушка, я понимаю, что ты давно уже не корректор и что тебе плевать на наши проблемы, но…
— Да не ссыте, молодёжь, — отмахнулась она. — У меня есть отличная идея. Ну, надеюсь, что отличная. Надо сперва кое-что уточнить.
Она повернулась и хлопнула меня по плечу.
— Что скажешь, солдат? Твоя задача выполнена. Домой подбросить?
— Поеду с тобой, если не прогонишь, — сказал я уверенно.
— И вот зачем я спросила? — вздохнула она.
Глава 34
Отравлено смертью
Ко всему привыкаешь. Дорога уже не кажется мне такой жуткой, как в первый раз, хотя видеть тут я стал лучше. Парадокс: то, что я вижу, мне совсем не нравится, но сам факт того, что вижу, успокаивает. Даже самое неприглядное зрелище лучше непроницаемого тумана, которым представлялась мне изнанка Мироздания сначала.
Обещали вернуть кайлитку — возвращаем. Она со своей мелкой спутницей скучает на заднем сидении, досадуя, что темно и туман.
— Что я вижу? — спросил я у Аннушки, пока мощная машина несёт нас обратно в тот срез, где Андрей маркизит в своё удовольствие.
— Дурацкий вопрос, солдат, — отмахивается курьерша, — это же ты видишь, а не я. Почём мне знать, что показывает тебе Изнанка?
— Какой-то мрачняк. Руины, тьма, серость, хтонь, мрак и тлен. Словно я собственные сны наяву смотрю.
— Тебе снится Изнанка? — удивилась она.
— Я не знаю, что мне снится. Разное. Война. Смерть. Бегство в никуда. Люди, которые вот-вот умрут, но я не могу убедить их спасаться… Но везде фоном вот это, — я показал за окно.
— От таких снов и рехнуться недолго. Мне сложно объяснить, что именно ты видишь на обочинах. Это как бы отражение состояния Мультиверсума, а оно сейчас… Сам видел. Каждый пустой мир не просто пуст, он пропитан дурной смертью. Там умерли миллионы и миллиарды, умерли плохо, тяжело, не в свой срок, выпустив в пространство то, что составляло их жизнь. Мультиверсум отравлен смертью, солдат. Этот яд сочится повсюду, его эманации токсичны, как пары бензина, и так же взрывоопасны. Не все это видят, но видящим не позавидуешь. Думаешь, почему Донка себя глушит, чем может? Она как-то рассказала, что для неё Дорога — как полупрозрачный кишечник гниющего трупа, а Мультиверсум — зомби, который бредёт в никуда, разлагаясь на ходу.
— Мерзость какая!
— Теперь представь себе, что она должна ориентироваться в этом, как могильный червь, ползущий от сгнившей печени к отпадающим почкам…
— Не надо об этом, ладно? — жалобно попросила с заднего сиденья Геманта. — Меня сейчас стошнит!
— Не вздумай! — возмутилась Аннушка. — Андрей мне плешь проест за коллекционную тачку! А ты, солдат, радуйся, что у тебя всего лишь руины.
— А у тебя что?
— А вот не твоё дело. У каждого свой Мультиверсум, и до моего тебе дела нет. Не обижайся, это личное. Держитесь, свёртка!
Аннушка сбросила газ, повернула руль, и машина плавно, почти не подпрыгнув, выскочила под закатное солнце очередного пустого среза. Прямое, почти чистое шоссе пересекает равнину, расчерченную квадратами полей. Похоже на раннюю осень — зерновые золотятся спелым колосом, склонили созревшие головы облетающие подсолнухи. Я далёк от сельского хозяйства, но даже мне очевидно, что урожай пропадает, осыпаясь, а значит, собирать его некому.
С пологого холма увидел знакомое — воронки, испятнавшие золото пшеничных полей, уродливые следы гусеничной техники, пересекающие их наискось, сгоревшие и посечённые осколками деревья разделительных посадок, ржавые обгорелые остовы какой-то бронетехники. Здесь шла в атаку мотопехота при поддержке брони, но её плотно накрыли артой. Дошла она, отступила или вся легла тут, издали непонятно. Как там сказала Аннушка? «Отравлено смертью»? Начинаю понимать, о чём речь. Ощущение специфическое.
Чуйка толкнулась выплеском адреналина, я оглянулся…
— Сзади!
— В жопу драные черти! — выругалась Аннушка. — Это опять те уроды!
— Какие? — спросила растерянно Геманта.
— Такие. Ложитесь на пол! Быстро!
Мотор взревел, машина ускорилась. Угловатый странный броневик в зеркалах начал отставать, но с его крыши поднялся в воздух коптер. Лёгкая летающая штуковина со стеклянным шаром пилотской кабины спереди набрала небольшую высоту и начала быстро нас нагонять.
— Ну почему мы не на «Чёрте»? — застонала в досаде Аннушка. — Где мой пулемёт, когда он так нужен?
— Держи ровно, — сказал я, опуская окно.
Ветер взвыл, выбивая слёзы из глаз, — мы давим, наверное, под сто пятьдесят. Коптер идёт справа от дороги, постепенно приближаясь, и электрическая винтовка легко захватывает контрастную на фоне неба мишень умным прицелом. Она умеет вести динамичную цель сама, подсказывая стрелочками и рамочками в прицельном поле, куда сдвинуть ствол, чтобы правильно взять упреждение. Оно совсем небольшое — скорость пули на максимуме дульной энергии сверхзвуковая. «Отличная дронобойка была бы», — подумал я. Не хватало нам таких на ЛБС. Рукоятка лёгкой вибрацией просигналила — «Пора!», и я прижал триггер спуска. Винтовка сухо щёлкнула, неведомая сила метнула из ствола крошечный чёрный шарик пули. Полсекунды накопления, вибрация — щёлк! Накопление — щёлк! Скорострельность у неё невысокая, калибр маленький, и, хотя каждый выстрел ложится в цель, ни во что важное я, видимо, не попадаю. Пули
