выше, пока не влились в меня, проникая в мое тело.
Я закричала и забилась, барахтаясь в воде, но руки тени сжались вокруг меня, удерживая неподвижно, пока она наполняла меня греховным наслаждением.
Я не могла сдержать стонов и криков, не могла сопротивляться его атаке, и экстаз охватил меня целиком, отдаваясь эхом в моем теле, пульсируя в моей плоти и костях.
Это было блаженство, абсолютное и расслабляющее, и оно длилось так долго, что в голове у меня потемнело, тело отяжелело, мысли разлетелись, как взлетающие воробьи.
Я была сломлена, разбита на куски, и только его темное биение внутри меня удерживало меня целой.
— Прекрасная. — прошептал Вирджил, протягивая руку, чтобы убрать мокрые волосы с моего лба. — Такой я и хочу тебя видеть, Мэй. Каждый день. Моей, чтобы принимать. Моей, чтобы ублажать.
Мои веки отяжелели, а сердце бешено колотилось, когда он вытащил меня из воды, сильные, гладкие руки обхватили мое тело с собственнической уверенностью. Казалось, его боль утихла, страдания исчезли, и я со вздохом облегчения уткнулась лицом в изгиб его шеи.
— Спасибо тебе, Вирджил. — прошептала я, когда он отнес меня к своей кровати, и свечи вспыхнули, когда мы проходили мимо них. — Ты пришел за мной и вернул меня обратно. Ты… Я не думаю, что ты понимаешь, как много это значит. Никто в моей жизни, никто до тебя, не пошел бы за мной, если бы я потерялась. Никто бы не пошел. Вот почему я жила в приюте. Потому что я потерялась в толпе, когда мне было пять лет, и мои родители не искали меня достаточно усердно, чтобы найти.
Я задрожала, прижавшись лицом к его костлявой шее. Мне было стыдно. Даже спустя столько лет признание в том, какой я была нежеланной, наполнило меня пламенем стыда.
— Может быть, они даже не обратили на меня внимания. — прошептала я. — Может быть, они были рады, что я ушла.
Вирджил сел на кровать, устраивая меня поудобнее у себя на коленях. Я была в его объятиях, он баюкал меня, как ребенка, и его глаза снова стали голубыми, из них погас весь румянец желания.
— Это то, что тебе сказали? — спросил он, и его тень замурлыкала во мне, приятное тепло распространялось от того места, где оно скручивалось вокруг моего сердца.
Я отвела взгляд, не в силах вынести нечитаемого пламени его взгляда.
— Да. — прошептала я. — Я мало что помню. Только то, что… там была толпа. Я думаю, люди кричали и бежали, и рука моей матери выскользнула из моей. Я пыталась ее найти, но вокруг меня было столько народу, и все бегали, и раздавались громкие звуки… А иногда…
Я замолчала, глубоко вздохнув и подумав, будет ли он ругать меня за то, что я рассказала ему о своей фантазии, как это делала мадам Сундара. Но Вирджил погладил меня пальцами по щеке, его тень тихо жужжала во мне, и я сдалась. Я могла бы сказать ему. Даже если бы он подумал, что я неправа, он был бы добр, сказав это.
— Мадам Сундара сказала мне, что мои родители потеряли меня нарочно и забыли обо мне, как только я скрылась из виду. Она сказала, что я нелепа, раз верю в обратное… Но иногда я представляю, что все было по-другому. Я помню все эти крики, беготню, хаос… Я думаю, может быть, они хотели найти меня, но были ранены. Может быть, люди бежали от опасности. Может быть, мои родители пострадали, разыскивая меня. Может быть, именно поэтому они так и не нашли меня. Потому что не смогли.
Когда он приподнял меня и прикоснулся губами к моему виску, я внутренне съежилась, ожидая его вердикта. У меня не хватило смелости поверить в эту фантазию самостоятельно, не тогда, когда она была так тщательно опровергнута медсестрой.
Но если бы Вирджил сказал, что это возможно, этот глубокий стыд и боль внутри меня могли бы утихнуть.
— Это единственное объяснение, которое имеет смысл, Мэй. — мягко сказал он, поглаживая мои волосы. — Я не могу представить, что кто-то не искал тебя, когда ты пропала. Ты — самое дорогое сокровище на свете. Конечно, твои родители искали тебя. Если они не нашли тебя, значит, они мертвы, потому что только смерть могла помешать им вернуть тебя. Прости меня, моя самая милая. Они, должно быть, очень любили тебя.
Я все плакала и рыдала в его объятиях, а он терпеливо держал меня, пока годы боли и отвержения лились из меня горькими слезами. Вирджил успокаивал меня любовными ласками, но позволял мне горевать столько, сколько мне было нужно, пока серый рассвет не осветил небо, а я все еще сотрясалась от рыданий, нежно покачиваясь в его теплых объятиях.
— Прости. — прошептала я, когда слезы иссякли, и я больше не могла плакать. — Я знаю, у тебя были другие планы на прошлую ночь, и я…
— Мэй. — строго перебил меня Вирджил, устремив на меня пылающий голубым огнем взгляд. — Не извиняйся передо мной. Я здесь ради тебя. Я твой, так же как и ты моя, и я хочу только одного: быть с тобой, заботиться о тебе, поддерживать тебя в твоей боли и радости. Я хочу от тебя всего, даже того, чего ты стыдишься, даже того, от чего ты считаешь себя уродливой. Для меня ты идеальна.
Его слова вызвали еще больше слез, и я зарыдала. Но, несмотря на то, что у меня болел живот от того, что я проплакала всю ночь напролет, несмотря на то, что я устала, а лицо у меня опухло, я наконец почувствовала себя цельной.
Вирджил позволил мне выплакаться, остался со мной, несмотря на мою боль, и это был самый прекрасный подарок, который он мог мне сделать. Когда я выплакала все, я почувствовала спокойствие и опустошенность, каких никогда не испытывала.
Я была пуста, и в тех местах, которые опустели от слез, тень Вирджила пустила корни, свернувшись клубочком, как кошка, у меня на груди.
— Прости, если тебе тяжело. — сказал он, когда совсем рассвело, и я просто лежала в его объятиях, рассеянно глядя на его спальню и пламя свечей, которое теперь было бледным в утреннем свете. — Но мы оба позавтракаем, прежде чем я дам тебе поспать.
Я ждал, что голоса станут громче, извергая свой яд и вызывая тошноту при одной мысли о еде, но в моей голове было тихо. Пустота внутри меня была и в моем сознании, огромные коридоры мыслей, которые раньше были оживленными и переполненными, теперь
