двигаемся в сторону аллеи, где обычно гуляем, когда я приезжаю погостить. Блейд снова бегает кругами и гоняется за своим хвостом, я смеюсь с него. Такой он дурашливый. Но тело напряжено, вижу боковым зрением, уже десять минут мужчина в черном капюшоне неотрывно следит за нами и двигается по тому же маршруту. Я, конечно, не мнимая, но совпадения настораживают. Как назло людей мало, все довольно на большом расстоянии от нас. Поднимаю с пола ветку и кидаю Блейду, тот радостно бежит за ней, подхватывает чуть ли не на лету и обратно ко мне несет. Проделываю так еще раз пять, занимаясь с собакой, я теряю бдительность. Смотрю по сторонам и не вижу преследователя. Выдыхаю, видимо показалось. Пора начать пить успокоительные, а то так и до ручки дойти можно. Стараюсь немного расслабиться и уделить время играм.
Вдоволь нагулявшись, мы двигаемся к выходу из аллеи. Хочу набрать родителям, но понимаю, что оставила телефон в сумке, а сумку в прихожей.
— Вот такая у тебя несобранная хозяйка, дружок, — улыбаюсь псу.
Он радостно гавкает, подтверждая мои слова, а потом резко начинает рычать мне за спину. Замираю, Блейд — один из самых дружелюбных псов, он никогда не агрессирует на людей просто так. Понимаю, что происходит что-то неладное, собака не успокаивается, а начинает еще больше показывать свой оскал. Пытаюсь повернуться, но не успеваю, чувствуя как холодный металл ножа прислоняется к шее. Сглатываю слюну, холодный пот стекает по спине. Руки начинают дрожать, перебираю в голове все знания по самообороне со студенческих времен, но в голове словно ветер гуляет. Меня окутывает лишь липкий страх и ничего больше. Блейд надрывно лает, но не спешит нападать на обидчика.
— Сейчас ты молча пойдешь со мной, не задавая никаких вопросов, — незнакомый голос режет слух.
Вздрагиваю, потому что лезвие еще сильнее вдавливается в мою нежную кожу. Верный друг уже сходит с ума, истошно воя. Я смотрю на него, пытаясь хоть как-то успокоить.
— Ты поняла меня? — грубый и противный голос касается уха, — И угомони свою шавку, иначе это сделаю я.
Я начинаю кивать как болванчик, пытаясь идти вперед медленным шагом и глажу малыша, успокаивая. Блейд звереет и набрасывается на мужчину. Я успеваю увернуться, чтобы лезвие не полоснуло мое горло поперек. Пока я прикладываю руки к шее и пытаюсь прийти в себя, слышу возню и вой Блейда. В ужасе поворачиваю голову вбок, собака лежит на земле с воткнутым в ребро ножом. Слезы молниеносно срываются из глаз, я кричу изо всех сил и рыдаю.
— Нет, нет, нет, — подлетаю к собаке и прикладываю руку к ране.
— Малыш, маленький мой, живи, — беру лапы в руки и сжимаю их.
Блейд смотрит на меня и тяжело дышит, но не двигается. Я размазываю кровь по мягкой шерсти, попутно вытирая этими же руками слезы.
— Заебала выть, встала и пошла, — незнакомец больно хватает меня под мышки и поднимает на ноги.
Я брыкаюсь, пытаясь вырваться, кричу проклятья. Меня тащат все дальше от погибающего друга, я бьюсь в истерике, молотя кулаками все части тела этого морального урода. А потом чувствую удар и все. Темнота.
Глава 25
Наши дни.
Чувствую холод, пронизывающий до костей, зуб на зуб не попадает. Я вся дрожу, дышится тяжело, руки болят словно в оковах. Я пытаюсь пошевелиться, но каждое движение дается с трудом. Простреленная нога ноет, сводит и бьет в легкой судороге. Я пытаюсь открыть глаза, понимаю, что на лице повязка. Кромешная тьма, ничего не видно совершенно. Страха нет, есть только отчаяние и гнетущее чувство неизбежности. Я не знаю, где я, кто меня похитил, что с Блейдом. Вдруг его кто-то из прохожих спас, помог моему малышу. От воспоминаний окровавленного тела любимого пса хочется рыдать. Понимаю, что нужно попытаться снять повязку, отчаянно тру висок о каменную стену, чтобы она сползла, но все попытки тщетны. Кирпич лишь оставляет ссадины на моем лице.
— Эй, кто-нибудь здесь есть? — зову. Не знаю, правильно это или нет, ведь ранее меня не похищали. Но и сидеть здесь в неизвестности нет никакого желания.
Ответа не поступает. Я еще громче начинаю кричать, голос садится, хочется пить. Спустя какое-то время я все же слышу шаги за стеной, уверенные такие и очень тяжелые.
— Чего орешь? — голос незнакомый. Этого человека я точно не знаю, грубоватый, слегка надменный.
— Где я? Кто вы? Как долго я здесь? — поток вопросов так и сыпется.
— Полегче, куколка, — он насмехается, — Мне просто сказали тебя сторожить.
— Тогда дайте мне воды, я еле говорю, — прошу, вытягивая руку вперед.
— Да, горло бы надо тебе смочить, а то еще работать не сможешь, — он противно ржет, а я столбенею.
— В каком смысле?
— Ой, не надо прикидываться невинной овцой, я таких как ты тут повидал сотни.
— Я правда не понимаю о чем речь! — воплю и начинаю дрыгаться, чтобы отцепить руки.
— Ага, конечно! — он уже рядом, подставляет горлышко бутылки к губам, и я делаю жадные глотки.
— Послушайте, меня похитили, — шепотом говорю, чувствую, что он все еще рядом, — Я понятия не имею кто. Помогите мне.
— Если я тебе помогу, то меня сразу пристрелят, — он отстраняется, — Так что сиди тихо.
Его шаги отдаляются, он уходит. Я кричу ему в спину слова мольбы о помощи, но безуспешно. Дверь с грохотом закрывается, и я снова остаюсь одна. Еще какое-то время безуспешно пытаюсь высвободить руки или хотя бы снять повязку, но любые мои манипуляции приводят только к новым ссадинам и боли. Я закрываю глаза и вырубаюсь.
— Аккуратнее давай, ценный груз, — сквозь сон слышу голоса. Кто-то трогает меня ниже пояса, в районе раны на ноге. Невыносимо больно, словно мне ложкой ковыряются в незажившем шраме. Мычу и брыкаюсь, боль становится нестерпимой.
— Да не шевелись ты, хуже будет, — тяжелая рука припечатывает тело к стене, — Открой рот.
Конечно, я не выполняю приказ и дальше стону.
— Открой рот, дура! Легче будет, — снова командует.
— Снимите повязку, — прошу сквозь стиснутые зубы. Боль становится такой сильной, что повышается пульс. Сердце выпрыгивает из груди.
Мне никто не перечит, повязка тут же слетает с глаз, я щурюсь от света, сквозь узкие щелки вижу три фигуры, одну из них узнаю. Игнат. Стискиваю зубы от неприязни к этому мужчине, Паша же предупреждал. Он стоит у дальней стены, безразлично на меня смотрит. В нем нет ни сожаления, ни симпатии, которую он демонстрировал ранее. Абсолютно безжизненный и пустой взгляд. Как я раньше не
