Книга Жена криминального авторитета - Анастасия Франц

Аврора

— Согласны ли вы, Аврора Никольская, взять в законные мужья Марата Зверева по доброй воле и быть с ним и в горе, и в радости, пока смерть не разлучит вас? — словно издалека слышу голос женщины-регистратора.

Это ко мне обращаются?..

Не могу сообразить, что происходит. Я словно нахожусь в какой-то прострации, не понимая, что я здесь делаю: посреди всех этих незнакомых людей, стоя почти над скалистым обрывом в подвенечном белом дорогом, обшитом кружевом платье с открытыми плечами, белоснежной длинной фатой с вуалью, что закрывает моё лицо. Мои пшеничные цвета волосы подколоты изящной заколкой на макушке. Они развеваются от каждого прикосновения ветерка. В руках держу небольшой букет — композиция из пионовидных роз белого оттенка.

Мой расфокусированный взгляд устремлён не на женщину, которой на вид сорок пять-пятьдесят лет, что, по-видимому, обращается ко мне, а поверх её головы, прямо на раскинувшийся бушующий океан, бьющийся волнами о скалы. Точно такой же, как и внутри меня сейчас. Пальцы бьёт мелкой дробью, и я сильнее сжимаю красивый букет в руках, чтобы притупить страх и панику внутри.

К глазам подступают слёзы, отчего их начинает щипать. И мне приходится зажмуриться, чтобы прогнать предательскую влагу. Я не хочу, чтобы все видели мою слабость, и как мне трудно и больно сделать этот шаг в пропасть.

Выдыхаю и вновь вдыхаю, задерживая дыхание, смотря на небо — лазурное и чистое до рези в глазах. На океан, который бушует, волнуется, бьётся о скалы. Ему больно, одиноко. Он кричит, просит чайку, что летает высоко над волнами, порхая и взметая своими крыльями, не покидать его. Не оставлять. Ему страшно оставаться одному.

А чайка плачет в ответ. Ей тоже больно. Точно так же, как и мне.

Чувствую, как одинокая слеза касается нежностью пушистых ресниц. Взмахиваю трепетно, и она катится вниз, лаская кожу лица. Словно хочет согреть, приласкать.

А я смотрю в небо. На чайку, что летает над океаном и просит простить её, потому что не может быть без океана. Потому что любит. Любит так, что без него не сможет жить. Она разобьётся о дикие скалы, если он её не простит.

Чувствую, как всю меня окутывает дрожь. Становиться зябко, а ветер, что вдруг разбушевался, касается своими прохладными ладонями моих плеч.

— Аврора, — слышу возле себя мужской низкий голос и вздрагиваю. — С тобой всё хорошо? — задаёт вопрос мой жених и будущий муж, которого я едва знаю.

— Да, — говорю в ответ, не отрывая взгляда от бушующей стихии и одинокой чайки, что взметнулась ввысь, разрывая тишину криком невыносимой боли.

Марат Зверев — мой жених и будущий муж. Мужчина, которого боятся все в городе. Огромный, пугающий, сильный и очень влиятельный.

Я не люблю его. У меня даже нет к нему никакой симпатии. Ничего. Только страх — сильный, жуткий… Тот, что пробрался ко мне в сердце и терзает мою душу. Я боюсь смотреть ему в глаза, которые отражают всю его тьму, что он носит внутри себя. Но больше всего боюсь, что он прикоснётся ко мне. Этот страх всё сильнее разгорается внутри меня, не давая здраво мыслить и спокойно дышать. Он забирает весь мой кислород, перекрывая доступ воздуху.

Я не хочу выходить за него замуж. Быть его женой. Не хочу. Но у меня нет выбора. Мне просто его не дали. Родители, которые считают, что их дочь опозорена, и её нужно как можно скорее выдать замуж. И совершенно не важно, за кого. Лишь бы только не имела никакого отношения к их семье.

— Я согласна, — то ли шепчу, то ли громко говорю. Я уже ничего не понимаю. Ничего не слышу.

Лишь одна мысль бьётся у меня в голове: “Через считанные минуты я стану женой Марата Зверева. Мужчины, что держит весь город в страхе.”

— Согласны ли вы, Марат Зверев, взять в жены Аврору Никольскую по доброй воле, любить её и делить с ней все горе и радости, беречь и защищать? — вновь задаёт вопрос женщина, недовольное лицо которой я вижу сквозь свою вуаль.

— Согласен, — выдаёт тут же бархатным, серьёзным голосом Марат, ни секунды не думая.

Так уверен?

Но мне не дают вновь забраться в свои мысли, отгородиться ото всех.

— Объявляю вас мужем и женой. А теперь муж может поцеловать невесту для скрепления уз, — слыша эти слова, я задерживаю дыхание и, кажется, не дышу, словно прыгая в пропасть с этих скал.

Всё время не дышу, пока мужчина осторожно, так, чтобы я не испугалась и не оттолкнула, кладёт на обнажённые плечи большие ладони и мягко разворачивает к себе. Вздрагиваю от этого жеста. Хочется отскочить от него как можно дальше. Но я притупляю свои чувства, сдерживая порыв.

Моё сердце замедляет свой бег и почти совсем замирает. Не дышу. Оторвав руки от моего тела, Марат приподнимает край длинной белоснежной вуали и отбрасывает её назад. Всё это время я смотрю прямо на него, не отрывая пронзительного взгляда.

Мы виделись с ним всего несколько раз. И каждый раз словно впервые. Я ощущаю от него мощь, силу, что исходит от него. Она настолько разрушительная, что всю меня бьёт крупная дрожь. Его сильные и мощные руки одним лишь движением могут лишить тебя жизни, перекрыть тебе воздух.

И вот сейчас, приподняв двумя пальцами мой подбородок вверх, он смотрит на меня, а я сталкиваюсь с его почерневшими глазами и не чувствую своего тела. Оно будто окаменело. Сильнее сжимаю букет невесты. Впиваюсь ногтями в кожу, пытаясь привести себя в чувство.

А потом сердце заходится в стремительном беге.

Марат, не отрывая от меня своих тёмных глаз, приближает ко мне своё лицо.

И теперь я чётко и близко могу его рассмотреть: жёсткие, мужественные черты лица, тёмные глаза, заволакивающие своей тьмой, густые волосы цвета вороного крыла и лёгкая щетина. Мужчина в костюме-двойке чёрного цвета, что идеально сидит на его большом и сильном теле. И белоснежной, под цвет моего платья, рубашке, в манжетах которой дорогие золотые запонки. Без бабочки или же галстука. Три верхние пуговки расстёгнуты.

Зверев держит себя уверенно, спокойно, не выдавая никаких чувства. А есть ли они у него? Умеет ли он хоть что-то чувствовать?

Один короткий удар сердца, и его губы накрывают мои — осторожно, бережно, словно я полевой цветок, который нужно оберегать. Прикрываю глаза.

Сначала Марат будто бы стирает поцелуи чужих, проходясь по губам своими. А потом целует верхнюю, слегка высовывая свой язык, касается нижней в мягком жесте, отчего я приоткрываю губы, позволяя ему проникнуть глубже. Не понимаю, как это происходит, но вот меня обнимают за талию, притягивают к своему сильному телу другой рукой. Расслабляюсь, позволяя этим губам меня целовать, ласкать.

На долю секунды от моих губ отрываются, дабы дать мне немного кислорода, что вдруг так жадно у меня отобрали. И потом он вновь завладевает моими губами, но уже жадно, словно дорвался до чего-то желанного и такого необходимого ему.