почти столетие и опутывал своей системой и связями всю территорию бывшего уже Советского Союза. Связи эти были тесно переплетены с самой верхушкой правящей элиты. «Новая волна», безусловно, вызывала симпатию, но реальных перспектив, как посчитал Костыльков, не имела.
Через свои каналы он договорился о встречах с положенцем города и губернатором области. Все вопросы были улажены, все интересы учтены, и Костыльков вернулся в родной город полноправным хозяином завода и членом узкого круга правящей элиты.
Костыльков понимал, что рано или поздно люди Моцарта придут к нему, как к новому владельцу одного из самых лакомых кусков области. Не прошло и недели, как ранним утром, положив на асфальт охрану завода, без стука в кабинет Костылькова вошли трое молодых людей, одетых в синие костюмы «Адидас», с застёгнутыми до горла молниями.
Костыльков молча продолжал что-то писать в своём блокноте, никак не реагируя на непрошеных гостей.
– Дверь закрой, – велел он стоявшим посреди кабинета бойцам. – Что хотели?
Бойцы молча расступились, и в кабинет вошёл Игорь.
Друзья почти минуту молча всматривались друг в друга, постепенно осознавая ситуацию, в которой они оказались. Костыльков медленно встал, вышел из-за стола и направился к гостю.
– Значит, не забыл всё-таки свою старую скрипку? – улыбаясь, проговорил он.
– Не забыл, – улыбнулся в ответ Моцарт, – но твоя школа взяла верх. Я стал хулиганом. – Моцарт рассмеялся, и они обнялись.
Они проговорили весь день до позднего вечера, выпив две бутылки виски и съев палку салями.
Бойцы расслабились, обрадовавшись, что боевые действия на сегодня отменяются. Старые друзья вспоминали свою юность, родителей, старый двор… Лишь ближе к полуночи, когда Моцарт стал собираться, Костыльков пристально посмотрел на друга:
– Игорёк, я так и не спросил, а ты зачем приходил?
Моцарт остановился, оскалился и, вдруг сразу расслабившись, ответил:
– Санечка, я, как узнал, что ты в городе, все дела бросил – и к тебе.
Они снова обнялись, и Моцарт ушёл, сопровождаемый своими бойцами, уже уставшими от долгого ожидания босса, но никаким видом этого не показавшими. Лишь молнии на их спортивных костюмах были чуть расстёгнуты, открывая у одних чёрные майки, а у других тельняшки.
Костыльков прекрасно понимал цель визита Игоря Клейна и был благодарен ему за то, что этот крайне непростой и щекотливый вопрос не был озвучен.
Они продолжали общаться, регулярно встречались, но ни разу не коснулись деловых тем, бережно храня свою давнюю дружбу. Всё шло своим чередом. Город жил своей жизнью, Костыльков процветал, развивая обширные московские связи, и уже практически не зависел от местных в своём бизнесе. Но война между группировками не утихала. Друзья виделись всё реже, и каждый раз Моцарт неожиданно менял места встреч, приезжая в бронированном «мерседесе», сопровождаемый двумя автомобилями с бойцами.
Костыльков прекрасно знал о ситуации в городе, но держал нейтралитет. Он продолжал сотрудничать с «блатными», но и им не позволял вмешиваться в их отношения с Моцартом. В самый разгар войны между группировками Моцарт опять угодил в СИЗО. Помощи он никогда не просил. Адвокаты у него были свои, как и связи в милиции.
Через своего адвоката он отправил лишь одну просьбу, которую Костыльков выполнил. Моцарт попросил приютить и защитить девочку. Её звали Света. Она не была Моцарту женой или подругой, Костыльков никогда с ней не встречался и ничего не слышал о ней.
Она, будучи ещё школьницей, занималась у Игоря в группе карате. Окончив школу, поступала в институт, но вдруг осталась совершенно одна. Родители погибли в автомобильной катастрофе, родительская квартира оказалась неприватизированной и «ушла» к чёрным маклерам. Девочка не знала, как дальше жить, и Моцарт поселил её в своём доме, окружив заботой и дав защиту. После ареста Моцарта оставаться в его доме было небезопасно, и Костыльков поселил Свету в одной из своих квартир.
Моцарт вышел на свободу только через полтора года. Следствие и суды по нескольким эпизодам шли долго, но в конце концов свидетели отказались от своих показаний, обвинение рассыпалось и его отпустили.
Когда он вышел, его встречали. Но это были не соратники и друзья, а люди Касима – вора в законе, существенно укрепившего своё влияние во время его отсутствия. Его пригласили сесть в ожидавший «мерседес» и привезли в загородный дом.
В огромном колонном зале, отделанном под Екатерининскую эпоху, было светло. Солнечный свет, проникая сквозь огромные окна, создавал причудливые узоры на паркетном полу. Зал был абсолютно пуст, как будто всё убрали перед началом торжественного бала. Но по напряжённым лицам людей, которые заполнили около трети помещения, можно было понять, что это не бал и не праздник.
Люди были разные. Все мужчины. Кто-то был одет в спортивный костюм, кто-то – в чёрные брюки и водолазку, а кто-то – в старомодный костюм-тройку с причудливым пластроном. По залу шёл негромкий гул. Люди тихо разговаривали, собравшись в небольшие группы. Лишь некоторые в одиночку ходили вдоль периметра, профессионально сложив руки впереди у пояса, следили за безопасностью, держа в руках кто Т Т, а кто «стечкина».
Гул прекратился сразу, как только открылись тяжёлые высокие двери и в зал вошёл Моцарт. Те, кто его привёз, закрыли за ним двери и вышли.
Моцарт остановился в центре. Он спокойно окинул взглядом весь зал и всё понял. Здесь были и его люди. Вместе с людьми Касима они стояли на противоположной стороне зала и ждали. Чьи-то глаза неотрывно следили за ним, а чьи-то были направлены в пол. Именно по этим глазам, со страхом и стыдом смотревшим на свои ботинки, он понял, что остался один.
Навстречу вышел Касим. Он остановился в трёх метрах от Моцарта, находясь на равном расстоянии от него и от толпы. То, что он будет говорить, должны были слышать все.
– Я рад, что ты вышел. – Касим смотрел прямо в глаза. – Мы ждали тебя.
Моцарт молчал, сверля глазами Касима.
– Я дал слово всем, с кем ты работал, что дам тебе возможность сохранить жизнь.
Моцарт молчал.
– Я знаю всё. О всех твоих планах по моему устранению. – Касим еле заметно шмыгнул носом. Адреналин «съел» принятый кокаин. Ему нужно было ещё. – Ты должен завтра же уехать из города и никогда не возвращаться. У тебя есть время до одиннадцати утра завтрашнего дня.
Моцарт молчал.
– Если ты уедешь, то никто тебя не тронет. Если нет – умрёшь. – Касим сделал паузу и добавил: – Это я тебе обещаю при всём коллективе.
Когда Касим закончил говорить, Моцарт молча окинул взглядом весь зал, останавливаясь лишь на тех, кого считал своими братьями.
Зал молчал. Моцарт развернулся и уверенным шагом пошёл к выходу.
