жизнь с такой тягой, будто за выживание в этой «жизни» будет дарована жизнь настоящая. Однако — не без сердца». С почти безумной полуулыбкой, Уильям из Джонсборо прикрывал лицо от очередного кровавого фонтана. Словно из полусонного бреда вырывалась эйфория, которую человек получал, отнимая жизни других существ — чувствовал превосходство. И лишь одна мысль медленно стекала по поднебесной воображения, разбиваясь об реальность с необъяснимо громким смехом, когда пуля настигала очередную голову: «Вот и нет больше глаз — не во что больше вглядываться».
Почти машинально, словно тот же мёртвый, он уничтожал своих врагов. «Мы или они», — говорил палач внутри него. Одним взмахом руки он поднимал свой топор и отводил цевьё у ружья, а вторым, но ещё более лёгким, нёс смерть, наводясь на бегущую цель и спуская курок. Выстрел за выстрелом, кровь за кровью под лики толпы, в которой он мог различить лишь одного человека — себя. Патроны кончились, но Хантер не спешил перезаряжаться или менять оружие — на него шёл последний из видимых врагов. Схватив дробовик за цевьё, он оглянулся на своего напарника, медленно добивающего горы трупов, и двинулся на противника, вместо человеческого взгляда которого хладнокровный убийца вполне легко мог представить пустые глазницы.
Первый удар приклада пришёлся прямо по коленному суставу, и колено мертвеца выгнулось в бок на несколько десятков градусов. О, как многое Уилл был готов отдать за то, чтобы убедиться, что его враг действительно чувствует боль — дёрнулась бы хоть мышца на лице, хоть бы горло гнилое визгнуло! Но вечно мёртвый человек с вечно выставленными напоказ зубами с тем же монотонным хрипом пытался достичь своей цели — тянул руки, стараясь нанести как можно больше увечий острыми и сломанными ногтями. Взяв ружье в обе руки, старый охотник ударил им по тянущимся ладоням трупа, что уже успели упасть на плечи и замахнулся цевьём прямо в зубы. Челюсть захлопнулась — труп вцепился в оружие, словно был живым человеком.
Не долго думая, наёмник отпустил одной рукой оружие и начал наносить удары по солнечному сплетению senza vita, пока тот не испустил дух. Сдавленные хрипы, ранее доносившиеся из глотки, превратились в настоящие — человеческие. «Хрен с тем, что они заражены — дышать нужно всем». Охотничий нож приятно лязгнул в кожаной кобуре и два гордых метра кишечника одним ловким взмахом вывалились из брюшной полости, челюсть разомкнулась. Второй удар прикладом вновь пришелся по колену, и мертвец теперь уже просто стоял, ожидая своей участи и всё так же протягивая руки вперед.
Хантер сбросил разряженное помповое ружье с плеча, освободив место последнему карабину — тому, что он нашёл висящим у камина. Подняв полумёртвое тело за шею, палач пронзил стволом ружья оставшиеся внутренности своей жертвы. Прямо через желудок, разминаясь с ещё не выпавшей печенью или запутавшимися лёгкими, проходил ствол — Уильям буквально мог видеть его по контурам выступающей кожи. Убедившись, что его орудие убийства направлено прямо на сердце жертвы, мужчина шагнул поближе, давая дряблым рукам окутать свой чёрно-красный плащ в тщетных попытках пробить качественную кожу. Трудно описать, что ощущает человек, убивая. Трудно вообще представить себе сам процесс, как и его последствия, но в тот миг, когда зубы уже щёлкали у носа наёмника, а окостеневшие руки начали всё крепче и крепче обхватывать старую накидку, единственное, что вырвалось из-под спавшей маски, было слово: «ублюдок», — и в последствии, говоривший это так и не смог решить то, кому из двух существ, сцепившихся в схватке, он адресовал ту прощальную ноту.
Гул от выстрела ненадолго застыл в ушах, а пороховой дым и потоки крови затуманили глаза. По завершению, на Уильяма из Джонсборо всё ещё скалилось озлобленное лицо, но за зубами его виднелся лишь просвет, а в глазницах не блестело больше ничего, кроме ламп у выхода из комнаты. Не высовывая ружья, палач решил осмотреть свой шедевр: за передней половиной груди не было абсолютно ничего; голая и раздробленная грудная клетка обнажала свою пустоту как внутреннюю, так и наружную; некоторые из костей хребта или ребер и вправду застряли в четырехметровом натяжном потолке; а куски черепа разбросало так симметрично по кругу, что, казалось, вполне легко можно собрать его обратно, если пройтись по часовой стрелке. Тут и там легко можно было найти и другие детали мозаики: вон лежали оборванные лёгкие, похожие на полиэтиленовые пакеты, вон — кусок сердца с явно целой камерой, а ещё дальше располагался мозг — он занял куда более широкую территорию, не забыв прихватить с кровью немного потолка и люстр, что теперь казались свежими розами.
Уильям вытер залитые кровью глаза и, сняв маску, медленно попятился к Джеймсу, пытаясь отыскать в жерле мясорубки брошенный помповый дробовик. Стоило ему попытаться наклониться, чтобы перевернуть очередной труп, как его лёгкие сжались в припадке кашля. «Чёрт с ним, — подумал он. — Есть напарник — он поднимет». По полу по-прежнему ползали недобитые трупы. Окровавленные, раненные, обескровленные они ползли на руках, перебирая тощими и бледными костяшками пальцев, тащили за собой свои перебитые позвоночники и раздробленные рёбра непонятно куда — вперёд. «Движение — жизнь», — голосила одна из рекламных вывесок города Оклахома, и прямо в тот момент она, чёрт её побери, попадала в самую точку. Движение — жизнь. Сами того не понимая, мёртвые облегчали задачу живым, выдавая себя в попытках выжить — делая то, что обычно делают сами живые — цеплялись. У каждого были и есть какие-то невидимые нити, за которые можно держаться — какие-то линии судьбы, ещё не обрезанные одной из Мойр, ведущие раненного и избитого вперёд. А что же было у уже мёртвых? У тех, кто, несмотря на желание, пал в бездну? Неизвестно. Однако, что бы то ни было, в рвении своим бывшим сородичам они не уступали.
— «Я сказал: веди скорее ты в Джонсборо, ведь я подлейший ублюдок из всех, и мне всё равно», — кинув F-16 с одним патроном, пропел одну из строк песни Уилл. — Заряжай.
— Сам что ли не мо?.. Ох ты ж ёпта… — обернувшись на своего напарника, протянул парень. — Вот это у тебя видок.
— Бывало и хуже.
— Готов спорить, да! Но впервые вижу, чтобы кто-то полез месить senza vita руками — сумасшедший ты придурок, конечно! — похлопывая по плечу, сказал Виттима. — Однако с этим видом ничего из наших сегодняшних подвигов не сравнится, — палец его остановился на палящем мёртвый город солнце.
—
