обхватил руками колени, положил на них голову. Спутанные волосы закрыли лицо. От шальной радости не осталось ни капли. Казалось, перед Ядвигой не парнишка, а темная болотная кочка или старый трухлявый пень возник из ночного сумрака.
— Ты почему не приходила? — голос зашелестел крошевом сухих листьев, наполняя сердце горечью. — Я ждал. И бабуля ждала. И Старый.
Ядвига опустилась на пол, села рядом, обхватила себя за плечи. Вот как ему, нелюдю, объяснить? И про семью, и про поместье... Покои опустели. Без отца, без Януша. Она с детства привыкла, что пан Лихослав редко дома надолго оставался. Но сейчас так тоскливо. И одиноко. Может, и хорошо, что ведьма с лешим пришли.
— Я не могла. Сперва страшно было вернуться, а потом…У меня отец… и Юстина. Я должна быть тут, — она запнулась.
Дрогнул, догорая, огонек свечи. Пламя погасло. Тусклый свет луны из окна.
Ядвига осторожно погладила нечесаную спутанную гриву. Иголки, семена, мелкие шишки. Мальчик прижался щекой к ее ладони. Панночка всхлипнула, накинула на плечи Лешеку теплый платок, обняла.
— Я очень скучал. Лес скучал. Мы ждем. Обещай вернуться.
— Я приду. Правда! Вот Юська родит…
— Юська? Это я ей на сопилке играл!
— Ты?
— Ага! Бабуля как заорет — играй, а то все пропадут!
— Мне снился страшный сон, — тихо прошептала Ядвига. — Черная мертвая степь. Нет костра. Ничего нет. Только детский плач. И Юстина стонет, а где — не видно. Я по земле ползаю, вслепую детей ищу. Нашла — а они холодные, как камень. Не дышат. Юська рядом лежит. Я орать начала. Со всей дури! Зову — кого?! Ни огней, ни звёзд. Ору, криком захлебываюсь, и словно… сыплюсь пеплом… потом сопилка и ведьма... Я детей на руки подхватила, она Юстине в волосы вцепилась и тянет в…огонь, и… огонь ка-ак полыхнул. Потом — не помню. Очнулась на полу. Юська в кресле спит. Вся мокрая, в поту, а детки в животе — шевелятся.
— Это я играл, — важно сказал маленький леший. — Только ты не ходи больше на мертвую сторону. Мне туда нельзя. Я всегда живой. Я никак не могу быть мертвым, — грустно вздохнул мальчик, — Так что, ты живи подольше!
*******
Яга устало брела по мрачным коридорам спящего поместья. Чутко ловила тихие скрипы и невнятные ночные шорохи.
Дом крепкий, надёжный, не одно поколение хозяев видывал. Тревожится за них, бережет, как умеет. Гостья из темного леса ему не по нутру. Но и не по зубам. Вот и сердится. То нависнет дубовыми балками над головой, то ледяным сквозняком дунет в лицо, то пылью в глаза сыпанет.
Хороший дом. Верный. Глядишь, вскорости и домовой заведется. А пока духа хранителя нет, с мелкой нечистью Мурза неплохо справляется. Не все ей бока на перинах пролеживать.
Ведьма осторожно прижала ладонь к стене, прикрыла глаза, выпуская колдовскую силу. Пусть струится невесомой дымкой по всем закуткам и переходам, течет терпким дурманом сухих трав. Наведенный сон теплый, глубокий.
Не нужны ей лишние уши. Особенно сейчас…
Держать личину ведьма отвыкла. В лесу раскосыми глазами кого удивишь? У тамошних каких только глаз не бывает. А простые люди пугаются, за нелюдь принимают. Вот и пришлось мороком прикрываться.
Отвыкла.
И от личины, и от людей…
Уйти бы, бросить все. Хозяйка судеб давно к себе призывает. Заждалась, поди.
А лес?! Лес жил и до нее. Справится, не маленький, хоть и обернулся дитем неразумным. Привязался, стало быть, надеется «бабулю» удержать подольше. Яга тяжко вздохнула, вспоминая шалости названного «внучка». Леший-то и вытянул ее к людям из глухой чащобы. Знал, старый пень, чем зацепить, чем Ягу обнадежить. Не удалось ведьме вырастить замену за всю ее долгую жизнь.
Да и нужна ли она, замена эта…
Хотя, чего уж там, девочку заполучить хотелось!
Яга хмыкнула.
Давно забытое чувство… азарта?
Потянет ли, справится!? Не девочка — она сама!? Ещё одна ученица? В этот раз уж точно последняя.
Ведьма задумчиво покосилась на посох. Дрогнул костяной амулет, намертво прикрученный к навершию, привязанный узлами заклятий. Ученица старшая, доченька названная.
На мать руку подняла. Возомнила, сядет ведьмой-княгиней в столичном городе. А когда Яга запретила — пошла на подлость. Давно это случилось. Уж и не припомнить, сколько времени утекло с той поры.
А эта, Ядвига, — роду не шибко высокого. Только шляхетской дури многовато. Шальной, бестолковой. Сперва дров наломает, потом за голову хватается.
Тень выскользнула из-за угла, закружилась по полу, метнулась на стену черным сполохом. Вспыхнули зелёные точки глаз.
Ведьма схватила тень за дымный росчерк хвоста. Намотала на руку пепельной лентой, крепко сжала пальцы и стряхнула на пол.
— Избаловали тебя, как я погляжу! Много воли заимела, негодница.
Тень крутанулась, оборачиваясь кошкой. Покорно прижала круглые ушки.
— Говори, мерзавка.
Мурза взлетела на плечо старухе, робко покосилась на амулеты. Заурчала, докладывая новости.
— Иди, приведи хозяйку, — Яга качнула посох, — будешь служить девочке исправно. Может, и отпустит тебя…
Мурза мягко спрыгнула на пол, шмыгнула в узкий коридор, оглянулась, напоследок дерзко показав клыки.
Бесшумно открылись крепкие дубовые двери, впуская незваную гостью. Холод обиженно затаился на пороге — не пустят озорника погреться в хозяйских покоях, не дадут протянуть ледяные пальцы к огню светильников, к жару раскаленной жаровни.
Колдовской туман плывет невесомыми нитями, кружит шелковым маревом, выплетая дивные сны. Почивает панна Юстина. Золотом отливают косы. Нежный румянец алеет на щеках. Спят нерожденные дети. Сын и доченька. Смерть к ним ещё когда лапу протянула, облизнулась и отступила играючи. Знает — ненадолго.
Зовет хозяйка судеб к себе… Уж ее-то голос Яга ни с кем не спутает.
Быстрые шаги за стеной. Ядвига распахнула двери, не чинясь, по-хозяйски. Холод таки ворвался в натопленные покои. Метнулись огоньки свечей, дрогнули бархатные шторы, заметались тени в углах. Застонала, заворочалась на постели Юстина.
Мурза, разок мяукнув, запрыгнула на подушки, заурчала, отгоняя кошмары, приманивая мирные сны.
Старуха не двинулась с места, не повернула головы, лишь крепче сжала колдовской посох, прислушиваясь к голосу чужой души.
Храбрая девочка. Храбрая и глупая. За нож, дуреха, схватилась,
