нашего человека от всех остальных?
— Нет.
— Умение и желание быть благодарным. Русский никогда не забывает добра. Стоит один раз оказать ему услугу, прийти на помощь, выручить из беды, просто ободрить, обнадёжить, сказать доброе слово в трудную минуту — и получишь преданного друга на всю оставшуюся жизнь. Я никак не хочу выпадать из этого логического ряда. Поэтому — низкий поклон тебе, сынок!
— За что?
— Уже за то, что ты есть на этом свете.
— Не маловато ли, отец?
— Нет. А ещё — за светлый ум, за неподдельное сострадание, за ежесекундное желание помочь ближнему. За то, что приобщил меня к спорту, одарил внуком и за многое, многое, другое!
— Ну, ты даёшь, Фёдор Алексеевич…
— Серьёзно… Никогда не встречал на белом свете более близкой и родственной души. И уже, наверное, не встречу. Спасибо. Спасибо тебе за всё!
— Что тогда говорить обо мне? Я рад, нет — искренне счастлив, что в моей жизни появился такой великий и светлый человек. Настоящий русский мужик. Сильный, добрый, чистый, правильный. Не стонущий, не плачущий, не колеблющийся в трудную минуту, не сгибающийся ни перед какими капризами привередливой судьбы. Родной отец…
— Ещё раз — дзякую. Про Павлика не забудь. Позаботься о нём.
— Стоп! А вы куда собрались?
— К Настасье Филипповне. На небо…
— Э-э, отставить разговорчики!
— Не нам, Яра, определять время ухода из жизни.
— Ну да… Люди ведь только предполагают, а Господь — располагает.
— Точно. А помнишь, в Москве мы с тобой однажды уже дискутировали о вечной жизни?
— Не очень…
— Циолковского задели. Его «лучистое человечество».
— Ну и…
— Вспомнил?
— Кое-что.
— Я буду там, а ты здесь. Но, по сути, это ничего не изменит. Внутренняя связь между нами сохранится навсегда.
— Хочется в это верить.
— И когда тебе будет плохо, я непременно приду на помощь.
— Ты уверен, отец?
— Ещё бы! Зря, что ли, по-твоему, чекисты мне дали прозвище «Познавший Бога»?
— Чистая правда — лучше тебя в потусторонних отношениях не разбирается никто.
— Ты будешь лучшим. Позже. Когда доживёшь до моих лет.
— Как по мне, лучше не опережать события.
— Чтобы человечество развивалось, а не стояло на месте, ученик непременно должен превзойти своего учителя, сын — отца. Это аксиома. То есть теорема, не требующая доказательств. Ты, естественно, слышал о великом святителе Афанасии Александрийском?
— Так, краем уха.
— Особенно мне нравится один его малоизвестный философский постулат: «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом».
— Здорово сказано!
— Попробуем развить мысль в силу открывшихся перед нами новых возможностей?
— Давай.
— Итак… Когда умирает праведник, он попадает в рай. Другими словами — его душа оказывается на следующем, более высокий уровне своего развития и в совокупности с другими светлыми душами образует то, что мы называем высшим разумом. Или Господом Богом! А всякая погань прямиком отправляется в пекло, так сказать — на переплавку. И потом долгие годы борется за своё существование, за право перевоспитаться и в конце концов стать частичкой Великого Творца.
— Стоп. Помедленней, я записываю.
— Не поможет. Ты сам должен прийти к подобным выводам.
— Буду стараться.
— Главное — уловить смысл. А потом ежечасно, нет — ежесекундно трудиться, развиваться, совершенствоваться в нужном направлении, постепенно очищая свою душу от всего наносного, ненужного, необязательного… Ведь человек — это не руки-ноги, а прежде всего душа. А душа — это Господь! Хотим мы или нет, часть Бога есть в каждом из нас, важно не сгубить её, не потерять под весом искушений! Важно, придя в этот мир, честно следовать всем заповедям: не воровать, не обманывать, нести людям, даже заблудшим, исключительно любовь и добро.
— Согласен, как говорит наш общий друг… А вот, кстати, и он!
* * *
Дверь палаты распахнулась, и в образовавшемся проходе нарисовалась крепко сбитая фигура в идеально пригнанной военной форме.
— Здравствуйте, товарищи! — нарком окинул взором тесный бокс с двумя железными койками в разных углах и положил в ноги каждого из пациентов по сетке фруктов: груш, яблок и ещё каких-то диковинных плодов со светло-жёлтой кожурой.
До этого момента Яра знал о существовании цитрусовых плодов только по книгам, а Павлик вообще не сталкивался с ними никогда в жизни и теперь, глотая слюни, предвкушал райское наслаждение от предстоящего знакомства с их, судя по виду, уникальными вкусовыми качествами.
Цанава достал складной нож и начал резать лимон тоненькими дольками.
Не дожидаясь команды, юродивый схватил одну из них и мгновенно отправил в рот.
«Ой, что сейчас будет!»
Плечов помимо воли скривил лицо, представляя, как сводит зубы его «родственнику», но тот даже не сморщился и с нетерпением ожидал добавки.
Лаврентий Фомич улыбнулся и протянул «дефективному» целый фрукт. Тот мигом сжевал его вместе со шкуркой. После чего отправил в рот немытую и нечищеную грушу. И сразу потянулся за яблоком.
— Ну, как вы тут? — тем временем решил напомнить о себе нарком, но ответа так и не последовало. — Обижаетесь, да? Зря, дорогие мои, зря!
Молчок!
— Фёдор Алексеевич, Ярослав Иванович, ну скажите хоть что-нибудь!
— Рано их беспокоить по любому поводу! — раздался позади наркома сердитый и требовательный бас, принадлежавший конечно же Михаилу Львовичу Лычковскому, — человеку, никогда и не перед кем не сгибавшему спины. — Так что потрудитесь, пожалуйста, покинуть помещение.
— Хорошо! — не стал упорствовать Цанава. — Но у вашей палаты будет постоянно дежурить мой человек. Впрочем, некоторые из вас с ним уже знакомы… Леонтий Михайлович!
— Я здесь!
— Останетесь в больнице на неопределённый срок!
— Есть!
— И как только товарищи учёные соблаговолят дать исчерпывающие показания по интересующему нас делу, сообщите мне по прямому телефону.
— Будет сделано, товарищ нарком!
* * *
Вскоре после ухода наркома пациентов палаты проведала и Ольга. На сей раз — без Шурика.
— По соседству с нами поселилась молодая пара из Свердловска, — рассказывала она. — Иван да Марья теперь будут работать в Государственном театре оперы и балета Белорусской ССР. Детей у них нет, спектаклей пока тоже — до следующей недели, так что идею немного понянчиться с малышом они восприняли на «ура».
— Всё. Кончилась спокойная жизнь. Теперь ты меня по премьерам затаскаешь, — шутливо пожаловался Ярослав.
— Точно так! Я уже договорилась насчёт билетов на оперу «Князь Игорь», в которой они оба примут участие.
— Бородина уважаю. Искренне и неподдельно.
— Это мне известно.
— Арию Юродивого слушал бы и слушал. Особенно в исполнении Ивана Семёновича Козловского.
— Ай-яй-яй, как только тебе не стыдно?! Где это видано… Культурный человек, интеллигент, философ, путает «Князя Игоря» с «Борисом Годуновым»! Бородина с Мусоргским. Тьфу! Дожился!
— Виноват. Исправлюсь…
— Да ты у меня теперь из театра
