Не больше. Он окажется на улице уже через несколько секунд.
Но что же станется с раненым?
Ты никогда не узнаешь, — подумал он.
Ты всегда будешь гадать.
Предположим, это прекрасная молодая женщина, блуждающая в шоке, медленно истекающая кровью до смерти? Представим, что ты — её единственный шанс?
Мне всё равно. Я наверх не пойду.
Но как насчёт той открытой двери?
Он бы мог туда заглянуть, не так ли?
Он направил туда луч фонарика.
И услышал слабый шелестящий вздох.
О, мой Бог!
Байрон взглянул в сторону двери. Вздох доносился оттуда, он был уверен.
— Эй? — позвал он.
Кто-то застонал.
Байрон посмотрел на дверь чёрного хода, покачал головой и поспешил по коридору.
Поздновато дрейфить, — думал он, чувствуя, невзирая на дурные предчувствия, странное удовольствие.
Я всё-таки буду героем.
— Я здесь, — сказал он, подбегая к двери. — Я помогу вам.
Он ворвался в комнату.
Луч фонарика заметался из стороны в сторону. Яркий свет скользил по углам комнаты. По голым доскам пола. Мимо окон и батареи.
За спиной Байрона захлопнулась дверь.
Он ахнул и резко обернулся.
Тонкое всхлипывание вырвалось из его горла, и он отпрянул назад, чувствуя, как горячая моча заструилась по ноге.
Стоявший за дверью мужчина ухмылялся влажными красными губами. Он был лыс. У него даже не было бровей. И ни намёка на шею. Его голова, казалось, была вдавлена между двумя массивными плечами.
Его кровавые губы лыбились Байрону из-за прозрачной пластиковой трубки.
Типа соломинки. Заляпанной изнутри красным.
Трубка вилась от его губ к телу, лежащему как в колыбели в его толстых руках.
Бесчувственному телу молодого человека, чья голова была запрокинута назад, будто он находил что-то завораживающее в дальней стене. Он был одет в джинсы и клетчатую рубашку. Рубашка была распахнута и болталась. Из центра груди торчало нечто, напоминающее металлический штырь — очевидно полый внутри — который соединялся с пластиковой трубкой. Тоненький кровавый ручеёк тянулся от дыры, через его грудь и вниз по рёбрам.
Вот оно, — понял Байрон, — вот она, дорожка, которая привела его сюда.
Он представил себе чудовищного раздутого мужчину, несущего тело по улицам города — квартал за кварталом, высасывающего кровь прямо на ходу.
Ужасный мужчина встряхнул тело. Его щёки втягивались, когда он сосал. Небольшое количество красной жижи взметнулось вверх по трубке. Байрон услышал хлюпающий глухой звук — какой издаёт соломинка, когда выпиваешь до дна шоколадный коктейль.
Затем раздался ещё один мягкий вздох.
— Вся вышла, — пробормотал мужчина.
Его губы разошлись, обнажая кровавые зубы, сжимавшие трубку.
Он бросил тело.
Штырь выскочил из груди жертвы и закачался на конце трубки.
— Я рад, что ты здесь, — сказал мужчина. — Я просто страдаю от жажды.
Обхватив толстыми пальцами штырь, он перешагнул через тело.
Байрон развернулся, побежал и прыгнул. Он закрыл голову руками за миг до того, как врезаться в окно. Стекло взорвалось вокруг него, и он падал, пока не ударился об асфальт тротуара.
Он стремительно поднялся на ноги и дал стрекача.
Бежал он долго.
В конце концов, обессиленный, он прислонился к фасаду магазина. Ловя ртом воздух, огляделся: где бы это он мог быть?
Вот тебе и следы крови, — подумал он.
Слишком слабый, чтобы бежать дальше, Байрон позволил коленям согнуться. Он рухнул на тротуар и вытянул ноги.
Он видел, что его одежда вся искромсана осколками стекла.
Как и я сам, — подумал он.
Но эта тварь всё-таки до меня не добралась.
Улыбаясь, Байрон закрыл глаза.
Открыв их вновь, он увидел женщину, присевшую на корточки рядом с ним. Молодая, стройная блондинка. Действительно милая. Она выглядела очень похожей на ту, которую он ожидал увидеть в конце цепочки следов.
— С вами будет всё в порядке, — сказала девушка. — Мой напарник вызывает скорую.
И кивнула в сторону патрульной машины, урчащей у бордюра.
Перевод: О. Виноградов
Доброе дело
© Richard Laymon — «The Good Deed», 1993
Она спала, когда я её заметил. Спала или играла в опоссума. Но, как бы то ни было, она лежала свернувшись калачиком на полу клетки и не шевелилась.
Первой дословной мыслью, пришедшей мне в голову, была: «Срань господня!».
Я стоял и мочился в лесу, в то время, как не более чем в двадцати футах от меня, находилась девочка. А что, если она перевернётся на другой бок? Я ужасно жалел, что не заметил её прежде, чем начал струить испуская мочу. Но теперь, я уже не мог остановиться. Слишком много кофе было выпито в этой забегаловке у дороги. Поэтому я поспешно отвернулся и поднапрягся, чтобы быстрее закончить. Быстрее до того, как она услышит плеск. До того, как она повернётся и увидит меня. До того, как она успеет что-либо сказать.
«Что она здесь делает?» — размышлял я.
«И при этом в клетке».
«Вот дерьмо!»
«Надо уносить отсюда ноги!»
Я чувствовал себя шокированным, сбитом с толку, смущённым, напуганным. И почему мне было стыдно за себя, или, как мой член стал отвердевать. Потому что он был снаружи, я полагаю, в присутствии женщины. Даже если, она не могла его видеть.
Она его увидит, если я развернусь, подумал я. Если она, конечно, уже не смотрит.
Я, разумеется, не развернулся.
Наконец я закончил, стряхнул последние капли. К тому времени, мне пришлось серьёзно потрудиться над тем, чтобы втиснуть свой стояк обратно в джинсы.
Я застегнул молнию и оглянулся через плечо.
Девчонка по-прежнему лежал свернувшись калачиком на полу свои клетки, спиной ко мне.
Я поспешил прочь. Ковёр из сухих листьев под ногами шуршал и трещал, как-бы тихонько
