Опираясь на этих верных паладинов, двадцатитрехлетняя Мария Стюарт можеткрепко натянуть поводья власти – политической и военной. Наконец-то она рискуетправить одна против всех – нет такого риска, на который не отважилась бы этабезрассудная душа.
Но всякий раз как монарх в Шотландии вздумает править самовластно, лордывстают на дыбы. Ничто так не поперек души этим ослушникам, как королева,которая не заискивает и не трепещет перед ними. Из Англии рвутся домой Меррей идругие опальные вельможи. Они ведут подкупы и подкладывают мины, в том числесеребряные и золотые, но Мария Стюарт проявляет неожиданную твердость, и гневдворян обрушивается в первую голову на временщика Риччо: тайный ропот ивозмущение распространяются по замкам. С негодованием чуют протестанты, что вХолируде плетется тончайшая сеть дипломатических интриг макиавеллиевскойчеканки. Они не столько знают, сколько догадываются, что Шотландия включилась вобширный тайный заговор контрреформации; быть может, Мария Стюарт в сговоре скатолическим союзом и связала себя какими-то обязательствами. Первым в ответеза это чужак Риччо, проходимец, которого так жалует королева, а между тем придворе у него не найдется ни одного доброжелателя. Поистине удивительно, какумных людей всегда подводит собственное неразумие. Вместо того чтобы скрытьсвою силу, Риччо – вечная ошибка всякого выскочки – тщеславно выставляет еенапоказ. Но едва ли не больше всего страдает самолюбие у гордых вельмож, когдаони видят, как прощелыга лакей, приблудный шарманщик без роду и племенипроводит долгие часы в покоях государыни рядом с ее опочивальней, услаждаясердце задушевной беседой. Все больше терзает их подозрение, что эти тайныебеседы клонятся к тому, чтобы с корнем вырвать Реформацию и утвердить в странекатолицизм. И дабы своевременно расстроить эти гнусные замыслы, несколькопротестантских лордов вступают в тайный заговор.
Веками повелось, что шотландское дворянство знает одно только средство длярасправы с неугодным противником – убийство. Лишь когда паук, ткущий невидимуюпаутину, будет раздавлен, когда увертливый, неуязвимый итальянский искательприключений будет убран с дороги, только тогда удастся им вновь захватитьвласть и Мария Стюарт станет сговорчивей. План извести Риччо, видимо, довольнодавно засел в голове у шотландской знати; за много месяцев до убийстваанглийский посол сообщает в Лондон: «Либо Господь приберет его до времени, либоим уготовит ад на земле». Но заговорщики долго не решаются выступить открыто. Уних еще поджилки трясутся при воспоминании, как быстро и решительно пресеклаМария Стюарт их недавний бунт, им вовсе не улыбается разделить участь Меррея ипрочих эмигрантов. Не меньше страшатся они железной руки Босуэла, зная, как онскор на расправу, и понимая, что надменный временщик не унизится до того, чтобывступить с ними в тайный сговор. Поэтому они только ворчат да стискивают кулакив карманах, пока у кого-то не возникает план – поистине дьявольская выдумка –изобразить убийство Риччо не актом крамолы, а наоборот, вполне законным иистинно патриотическим деянием, для чего воспользоваться Дарнлеем какприкрытием, поставив его во главе заговора. На первый взгляд нелепая затея!Властитель королевства вступает в заговор против собственной супруги, корольпротив королевы! Но психологически она вполне оправдана, ибо сильнейшимстимулом у Дарнлея, как у всякого слабого человека, является неудовлетворенноетщеславие. Да и Риччо слишком вознесся, чтобы отвергнутый Дарнлей не кипелзлобой и ненавистью на своего бывшего приятеля. Приблудный бродяга ведетдипломатические переговоры, о которых он, Henricus, Rex Scotiae, даже неставится в известность; до часу, до двух ночи просиживает у королевы, отнимая усупруга его законные часы, и власть фаворита прибывает со дня на день, в товремя как его собственная власть на глазах у всего двора с каждым днем идет наубыль. Нежелание Марии Стюарт сделать его соправителем, передать емуmatrimonial crown, Дарнлей, быть может и справедливо, приписывает влияниюРиччо, а ведь одного этого достаточно, чтобы разжечь ненависть в обиженномчеловеке, не отличающемся особым душевным благородством. Но бароны подливаютеще злейшего яду в отверстые раны его тщеславия, они растравляют в Дарнлеесамое чувствительное место – его оскорбленную мужскую честь. Они пробуждают внем ревность, всячески давая понять, что королева делит с Риччо не толькотрапезы, но и ложе. И хотя доказательств у них нет, Дарнлей тем легче клюет наэту наживку, что Мария Стюарт в последнее время то и дело уклоняется отвыполнения супружеского долга. Неужто – жестокая мысль! – она предпочла емуэтого чумазого музыканта? Ущемленное честолюбие, у которого не хватает мужествадля открытых, членораздельных обвинений, легко склонить к подозрительности:человек, который сам себе не верит, не станет верить и другим. Лордам неприходится долго подзуживать Дарнлея, чтобы довести его до исступления ибезумия. Вскоре Дарнлей уже не сомневается, что «ему причинена злейшая обида,какую можно нанести мужчине». Так невозможное становится фактом: корольсоглашается возглавить заговор, обращенный против королевы, его супруги.
Был ли черномазый музыкант Риччо действительно любовником королевы, так иосталось неразрешимой загадкой. То открытое благоволение, которым Мария Стюартдарит своего доверенного писца на глазах у всего двора, скорее красноречивоопровергает это подозрение. Если даже допустить, что духовная близость женщиныи мужчины отделена от физической лишь незаметной чертой, которую инаявзволнованная минута или неосторожное движение могут легко стереть, то все жеМария Стюарт, уже носящая под сердцем ребенка, так уверенно и беззаботноотдается дружбе с Риччо, что трудно счесть это искусной личиной неверной жены.Находясь со своим секретарем в предосудительной связи, для нее было быестественно избегать всего, что наводит на подозрение: не засиживаться ситальянцем до утра за музыкой или за картами, не запираться с ним в своемрабочем кабинете для составления дипломатических депеш. Но и здесь, как вслучае с Шателяром, Марию Стюарт подводят как раз наиболее располагающие еечерты – презрение к пересудам, поистине царственное нежелание считаться снаговорами и сплетнями, искренняя непосредственность. Опрометчивость и мужествообычно соединены в одном характере, подобно добродетели и наивности, являя двестороны одной медали; только трусы и сомневающиеся в себе страшатся дажеподобия вины и действуют с оглядкой и расчетом.
Но стоит кому-либо пустить молву о женщине, хотя бы самую нелепую ивздорную, как ее уже не остановишь. Переносясь из уст в уста, она ширится ирастет, раздуваемая ветром любопытства. Целых полвека спустя клевету этуподхватит Генрих IV[40]; в насмешку надИаковом VI, сыном Марии Стюарт, которого она тогда носила во чреве, он скажет:«Ему правильнее было бы называться Соломоном[41], ведь он тоже «Давидов сын». Так репутация Марии Стюартвторично терпит тяжкий ущерб и опять не по ее вине, а исключительно поопрометчивости.
