Они орали Лысому в оба уха, но толстяка было не унять: с ним случилась истерика. Подвывая, он все пытался раз за разом выговорить какое-то важное для него, все объясняющее слово — и никак не мог.
— У-у-у… шу-у-у… Шу-утка-а!.. — наконец, выдавил он. — Это была шу-утка… Только шутка, клянусь, клянусь!.. Неужели вы поверили-и?..
Зимородок с Миробоевым замерли, разочарованные. Лысый рыдал.
— Дома разберемся, — прежним, спокойным тоном сказал неутомимый Валентин, дал по связи отбой второй группе захвата, катившей на улицу академика Павлова, вздохнул — и поехал медленней.
II
— Вот черт! Нарушает налево и направо! Куда милиция смотрит!
— Дмитрий Аркадьевич, вы только не волнуйтесь! Вам же нельзя!
— Да я и не волнуюсь вовсе!
— Вы точно не волнуетесь?
Людочка подозрительно заглянула в лицо опекаемому напарнику.
Волан с Пушком «тянули» элегантный серенький джип «судзуки». За рулем джипа восседал сам Басаргин, маленький полноватый мужчина, с густыми черными бровями, мясистым носом и негритянскими вывернутыми губами походивший на дядьку Черномора. Джип под его руководством выписывал вдоль проспекта весьма замысловатую траекторию, въехал на тротуар и покатил в объезд пробки, распугивая пешеходов.
— Я абсолютно спокоен! — запальчиво выкрикнул Арцеулов, повторяя маневры «судзуки». — Я просто не люблю нарушать правила дорожного движения!
— Да, так я и поверила! Вы слишком быстро едете, а когда быстро едешь — всегда волнуешься…
— Черт! Что ты, в самом деле, привязалась?! Клякса, что ли, поручил?! Ты мне мешаешь… Что это? Что ты мне суешь?!
— Валидольчик… — пискнула Пушок.
— А-а!.. — вскричал Волан, последним усилием повернул машину к тротуару, резко затормозил — и упал страдальчески искаженным лицом на рулевую колонку. Тело его конвульсивно задергалось, пальцы судорожно скребли пластик приборной панели, едва не ломая ногти. Из приоткрытого рта вывалился язык, раздался тяжелый хрип.
— Дмитрий Аркадьевич! — уронив валидол, всплеснула руками Людочка, подхватила его красивую седеющую голову. — Димочка!!!
Глаза Арцеулова закатились. Он хрипел.
— Боже мой, Боже мой!
Пушок отпустила голову напарника, отчего тот тотчас ударился лбом о баранку и бессильно сполз вниз, подхватила с полу упаковку валидола и дрожащими руками попыталась впихнуть большую таблетку в сведенный судорогой кривой рот Волана. Потом зарыдала:
— Помогите! Помогите, пожалуйста! Люди! База! Кто-нибудь! База, ответьте!!! Диме плохо!
— У тебя связь выключена, — сказал Арцеулов своим обычным голосом, не поднимая головы, продолжая дергаться. — Связь включи. А то ведь помру — жалко будет…
— Да, да, конечно! База! База! Это четвертая! Ответьте! Дима умирает!!!
— Ну ты тормоз, Людмилка…
Людочка, оставив тангенту микрофона, заглянула снизу в его опущенное лицо и увидела, что он улыбается.
— Ой, Дмитрий Аркадьевич… Вам легче? Прошло? Слава Богу! Как я испугалась!
Волан возвел глаза горе, перестал улыбаться, вздохнул и твердо сказал:
— Прошло, кажется. Если кусочек мыла в рот взять, так еще и пена будет. Очень убедительно выглядит, хоть и противно на вкус. Но ты все равно не должна меня нервировать. Если станешь меня раздражать, приступ может в любой момент повториться. Это уже второй. Третий — всегда с летальным исходом.
— А вы меня не разыгрываете случайно? А?
— Случайно — нет. Может, хочешь проверить?
— Нет, нет, что вы! Я до сих пор вся трясусь!
— И убери этот чертов валидол!
— Убрала! Уже убрала! Только не волнуйтесь!
В динамике захрипел встревоженный голос оперативного.
— Четверка, что у вас?! Что случилось? Прием!
— Все в порядке, Михалыч, — бодро ответил Арцеулов. — Тренируем молодое поколение. Отработка действий по вводной «старшему наряда — плохо».
— Ну и как? — хмыкнув, полюбопытствовал Михалыч, которому игривый нрав Волана был хорошо знаком.
— Да пока не очень… с трудом на троечку. Придется повторить.
— Обязательно, — подтвердил оперативный. — Я так и запишу в журнал тренировок. Ты там построже с ними!
Никакого журнала тренировок, разумеется, не существовало, но Пушок все приняла за чистую монету.
— Так вы меня все-таки разыгрывали? — недоверчиво спросила она. — Я, между, прочим, сразу догадалась!
— Ну, разумеется… Никто и не сомневался в твоей проницательности. А не догадалась ли ты, случайно, проследить, куда делся наш объект? А? Разведчик Пушок? Что же вы молчите? Докладывайте! Ведь задание — прежде всего! Разве тебя этому на курсах не учили?
— Ой, Дмитрий Аркадьевич…
— Что — Дмитрий Аркадьевич? Я уже четвертый десяток Дмитрий Аркадьевич! Задание — прежде всего! Пусть даже я загинаюсь рядом — задание должно быть выполнено! Понятно?! Я не шучу, между прочим.
— Понятно… — сказала Людочка, насупясь. — Только я все равно так не буду делать. Между прочим, плевать я хотела на этот объект, если вы умираете!
Волан, разведчик с двадцатилетним стажем, посмотрел на нее ласково и грустно.
— Научишься… — вздохнул он. — А сейчас пошли Ра ботать. Вон он стоит, джип Басаргина, у тебя перед носом. Могла бы и заметить. А сам Басаргин зашел вон в ту дверь… видишь? Где вывеска клуба «Фортуна». Как это ты не видишь ничего вокруг себя?!
— Дмитрий Аркадьевич… — отозвалась Людочка, выбираясь из машины, проглотив очередную пилюлю. — А что — если я буду умирать, вы меня бросите и будете выполнять задание?
— Не задавай глупых вопросов.
— Нет, правда?
— Поживем — увидим… Хватит об этом, а то я начинаю волноваться. Вот и сердце что-то зачастило… тахикардия…
— Молчу! Молчу! Пойдемте!
Волан вышел из машины, с удовольствием размял ноги, поправил кожаную кепку, вдохнул холодный влажный воздух города. Людочка, хмурая, как Родина, с некоторым неодобрением следила за его движениями. Ей хотелось, чтобы он оставался в машине, а не искал бы приключений пешим порядком.
— Скажите, Дмитрий Аркадьевич, а разве по тактике наблюдения правильно будет нам идти вместе? Мы же оба засветимся. Вы бы посидели в машине, а я бы…
— Людочка, солнышко! Конечно, это неправильно. Нетактично! Но вас не учили, что порой пять человек меньше заметны, чем один? Внимание рассеивается… Главное ведь — какой типаж принять.
— И какой у нас будет типаж? — с ехидцей спросила Пушок. — Муж и ревнивая жена?
