кто здесь ходит, кроме меня? Да, это заставило меня снова вернуться к вопросу, который уже несколько дней не шел у меня из головы. Ездят ли домой сотрудники Института, есть ли у них дом – или они живут здесь, полностью отданные работе? Неужели для них дни проходят так же странно, как и для меня? Снег открыл бы посетителя, были бы видны следы. Когда я прихожу в библиотеку и когда возвращаюсь домой, снежный покров сияет, нетронутый. Здесь прохожу только я. Вижу сумерки, вижу большую дыру в покрытии моста. Дорожный бетон пробит и оставлен так, чтобы кто-нибудь, погруженный в мысли, или кто-нибудь, кто смотрит в облака или, может быть, бежит от маньяка, упал в дыру, еще и поранившись о рваную арматуру. Когда я в первый день шла в Институт, то едва не упала в ручей, через который перекинут мост. Вижу киоск, оставленный распадаться на краю поля. Ветку дерева, растущего поблизости, сейчас пригнул ветер, и она сбросила снег с обшарпанной жестяной крыши. Я вижу хорошо, очень ясно вижу. Как я тогда могла видеть то, чего не было, что не произошло? Дино упал замертво, дрон летел, жужжал, остановился, выстрелил, пес упал, его кровь разлилась по паркету, сложенному елочкой.
Вероятно, мне это приснилось… Другого объяснения не было. Нет, нет, нет… невозможно, чтобы я спала: выходя оттуда, я бодрствовала, Дино лежал рядом с лужицей крови, он в самом деле был мертв. По двору бегал другой пес – директор лгал или не знал, что случилось. Я ждала на остановке. Рядом со мной стоял парень с наушниками в ушах, крупного телосложения, в шапке, надвинутой на лоб, почти поверх глаз.
Рослый и очень симпатичный. Я встала поближе к нему. Так в полумраке, вдали от библиотеки и от дома, я почувствовала себя приятно. Массивное тело юноши сулило защиту. Он курил, не замечая меня. Струйки дыма достаточно покрывали его лицо, чтобы от моего внимания ускользнул большой синяк на скуле. Парень повернулся в сторону, откуда должен был подъехать автобус, и тогда увидел меня: я пристально смотрела на него. Он полоснул меня строгим взглядом, я застыдилась и склонила голову. Тогда я и приметила синяк. Парень словно фыркнул. Я поняла: ему не нравилось, что я стою рядом с ним. Тогда я отступила на шаг назад. Парень потушил сигарету и бросил ее на длинную полосу снега, составлявшую границу между тротуаром и проезжей частью. Оглянулся, видимо, чтобы проверить, отошла ли я достаточно далеко. Послышался шум мотора. Автобус повернул и подъезжал к остановке, оставляя за собой следы, отпечатки шин в снегу, который снова начал падать, сначала потихоньку, а затем все сильнее. Пока мы доехали до следующего пригорода, снег уже перешел в метель. Парень с остановки сел напротив меня – не знаю, почему, ведь он уже показал достаточную неприязнь к моему присутствию. Он сидел и смотрел на экран телефона. Сильные ноги, обтянутые узкими джинсами, не давали мне отвести от него глаз. Красивое, мощное тело пробуждало во мне чувство покоя, безопасности, хотя недружелюбный вид юноши говорил, что надо бы спрятать взгляд, отвернуться и наслаждаться видом из окна. Мы ехали сквозь сильные порывы ветра и множество снежинок, которые ветер нес на нас. Мы были окружены снегом.
– Дальше не едем, – сказал водитель автобуса и открыл передние двери. Я подошла к дверям и посмотрела на улицу. Ничего не было видно, нас окружало огромное белое пространство под серым мутным небом. Не было уличных фонарей, только месяц прятался за облаками. В автобусе нас было четверо. Кроме парня, который ни разу не поднял глаза от телефона, и меня, на сиденьях сидели еще один пожилой мужчина и мальчик – похоже, его внук. Мальчик спал, прислонившись к плечу своего дедушки.
– По такому ненастью невозможно идти, – тихо сказала я водителю. – Непонятно, где мы есть.
– Делайте что хотите. Сидите или идите, воля ваша. У меня через десять минут кончается смена, и я отправляюсь домой, а вы… как вам угодно.
– И вы оставите нас на краю белого света в снегу?
– Да, – не раздумывая, почти радостно ответил водитель.
– Мы же замерзнем.
– Замерзать не надо, делайте какие-нибудь упражнения и не спите.
– Как же вы пойдете, когда сквозь метель невозможно пройти, ничего не видно, а мы посреди дороги?
– За мной брат приедет на машине – вот он, уже фары видно. – Водитель встал и намотал на шею шарф, который висел рядом на крючке. Из кармана достал шапку, нахлобучил на голову и выключил двигатель.
В самом деле, приближались фары какой-то машины.
– Возьмите и нас с собой, не оставляйте.
– Места нет – думаю, он с семьей.
– Но как вы оставите нас здесь, мы же поумираем?
– Не драматизируйте, госпожа, это у вас истерика. Оставьте меня.
– Ума и совести у вас нет.
– Оскорбляйте, мне какая разница. Я ушел, а вы остались, – знаете, как в песенке поется.
– Не знаю такую песню. Прошу, не оставляйте нас.
– Ага, теперь вы просите.
Водитель обернулся, чтобы посмотреть, кто сидит в автобусе, который он собирался бросить.
– Ладно, посмотрю, что я могу сделать…
Я была на грани слез. Парень в шапке сидел неподвижно, уставившись в телефон, а мальчик проснулся и шептался с дедушкой. Как будто меня одну беспокоила ситуация, в которой мы оказались. Может быть, я в самом деле драматизирую. Как они так легко это переносят, будто мы остановились средь бела дня на светофоре. Не волнуются. Я бы хотела уметь сейчас предаться метели и мутному небу, в котором простиралась красная линия – выглядело, будто небо лопнуло. Странное небесное явление – может, из-за света отдаленного пригорода, о котором я знала, что он есть, но которого не было видно. Не было видно и горизонта – только армада густо мчащихся снежинок и темные серые тучи, из которых они летели.
– Я повезу мальчика, – сказал водитель и пошел за ним. Мальчик двинулся за незнакомым человеком, а дедушка крикнул адрес и уткнулся в воротник поношенной куртки на меху, какие носили лет двадцать назад. Ненужная куртка сына, – подумала я.
Мальчик, выходя, махнул дедушке, и водитель нажал на кнопку. Дверь закрылась, и снег перестал залетать в автобус. Мы остались одни, в плену. Было непохоже, чтобы кто-либо из двоих мужчин был расположен к беседе. Мне требовалось общение, оно успокаивало меня. Всего лишь краткий разговор, краткий обмен репликами. Как они могли сохранить самообладание? У меня сжималось горло, меня обуревал страх. Мы в самом деле можем остаться здесь
