сорвать его сейчас с места. Тут нужен. Поезжай, очень тебя прошу. Разберись там.
Харчевня с сюрпризом.
Своеобразна и красива природа доисторической эпохи. Сочетание растительности средней полосы Росси, с представителями тропической флоры. Сумрачные ельники прячущие от солнца свои тайны под высокими колючим кронами. Веселые, светлые березовые рощи, словно светящиеся белесым туманом, радуют глаз. В противоположность берестяному чуду – смешанный лес, из сказки про Бабу Ягу, пугает завалами поваленных, покрытых мхом, деревьев и высоких папоротников, и вдруг бамбуковый лес, столбиками взлетающий к небу коленчатыми сочленениями салатовых с желтизной стволов, сливающихся высоко над землей сплошной зеленью крон. Все это буйство растительности перевито лианами, и наполненно жизнью.
Всевозможные пичуги, мышки, насекомые, летающие и снующие под копытами коней. Они собирались в рои – замирающее гудящим темным облаком, и вдруг, внезапно срывались в полет к какой-то им одним понятной цели, вытягиваясь в трепещущие капельки. Наполняли пространство нескончаемой какофонией звуков, где отдельными голосами солировали всевозможные соловьи вороны и кукушки.
Зайцы не кидались в петли побега от приближающихся всадников, а замирали, прижавшись к земле, вытягивая уши вдоль голов, и срывались в бегство, только когда на них практически наступало копыто коня. Лисы, укрывшись камуфляжем травы, видимо думая, что их не видно, провожали всадников заинтересованными пуговицами блестящих на солнце глаз.
Первозданная, непуганая природа, незнающая звуков выстрела. Дикая и прекрасная.
Трое всадников и одна повозка, ехали по выщербленной, проросшей в трещинах ветхости травой, дороге. Самой настоящей дороге, с покрытием, похожим на асфальтовое, но давним давно заброшенное, пожираемое временем и безжалостным лесом. Это чудо ушедшей эпохи, ровной стрелой уносящееся в даль, являлось остатком исчезнувших в глуши веков, уничтоживших самих себя цивилизаций. Какими они были, уже не помнит никто. Все стерто из людской памяти столетиями новой жизни. Лишь такие вот редкие фрагменты, которым тоже предстоит кануть в небытие к нашему времени.
Трое парней, на своих верных конях, и их старый учитель на скрипучей телеге, запряженной тяжеловозом, и заваленной тюками с каким-то барахлом, держали путь в столицу княжества Ураслав – город Уйшгород.
Ехали налегке. Доспехов и лишнего оружий не брали. Некого тут бояться, дорога наезжена, многократно проверена частыми княжескими патрулями, и потому безопасна. Одеты путники в просторные холщевые рубахи, и в широкополые шляпы, какие обычно надевают бортники и геологи для того, чтобы натягивать на них сетки, спасающие от укусов разозленных кровососущих и жалящих насекомых. Но так как подобного на данный момент не требовалось, гнус и прочая гадость еще не нападала роями, (рано еще, такое начнется только в начале лета), то подобный головной убор, своими широкими полями, служил для прикрытия от солнечного света слепящего глаза.
Неторопливый путь, дремавших в седлах ребят, длился уже второй день. Первую ночь провели под открытым небом, спасибо богам, дождя не было, а спать на голой земле, для них было нормой. Федор уже давно не был тем избалованным юнцом, каким попал в этот мир, а остальные выросли в подобных суровых условиях с детства, и потому даже не замечали неудобства.
Следующую ночь решено было провести на постоялом дворе-харчевне. От которого до столицы оставалось совсем немного. Яробуд обещал чистые простони, вкусную похлебку из ершей, которую он назвал так созвучно с нашей ухой, только звучащей немного непривычно, по-другому.
– Ух-ууу. – Именно так, словно запнувшись в середине и затянув последнюю гласную, и с ударением на оба слога, блаженно закатив глаза произнес он, улыбнулся и сглотнул слюну. Согласитесь похоже. Может от сюда и пошло современное название популярного супа.
Они не ели с самого утра, и потому в животах урчало, напоминая, что пора бы перекусить. Но старый вояка запретил останавливаться, обещая скорый отдых и обильный вкусный ужин. Нужно просто потерпеть. Совсем чуть-чуть.
Телега скрипела, кони всхрапывали, в животах урчало, все кемарили опустив подбородки на грудь. Солнце потихонечку скатывалось за заснеженные вершины гор, виднеющиеся в далеке, и справа от дороги.
– Ой ты порушка-пораня! – Внезапно зазвучал громкий противный голос, пропевший сохранившуюся до нашего времени народную песню, заставившую всех вздрогнуть, а ехавший на телеге дед даже подскочил, выхватывая нож, и оборачиваясь.
– Ты чего, сдурел на старости лет. – На одном из тюков сидел, по «турецки» скрестив ноги, довольный шишок. – Я взбодрить вас хотел, засыпаете на ходу, а вы в ножи. Так не поступают с друзьями.
– Ты как тут оказался, чучело закромочное. – Яробуд злобно сверкнул глазами в нежданного попутчика убирая обратно нож. – Я ведь тебя и убить мог.
– Скучно в городе. Вех давно уже знаю. Ничего нового не происходит. Да и нравиться мне с вами. Весело. Вы всегда во что-то встреваете, а на счет убить? Не смеши мои уши, ты и в молодости в меня бы не попал.
– Скучно ему. – Забрюзжал дед и взбодрил вожжами лошадь. – Тебя только тут не хватало. – и замолчал насупившись, а Илька затянул песню заново, да так и не смолкал, до самого конца. Только когда за поворотом, показалась обширная выкошенная поляна, с двухэтажной избой посередине, около горбатого, деревянного моста через мелкую поросшую камышом речку, его голос прервался, а сам шишок исчез, зарывшись в тюки.
Постоялый двор представлял из себя в сгущающихся сумерках угрюмое недоразумение. Темнеющую, в лучах заходящего солнца, древними бревнами с черными подпалинами, и с покрытой дранкой крышей, двухэтажную избу. Словно угрюмый прыщ, посреди светлого леса. Как не убеждал Яробуд, что тут живет добродушный хозяин с семьей, но мурашки, от такого зрелища, непроизвольно пробегали по коже. Больно уж мрачно все тут выглядело.
Их никто не встретил. Расседлав и привязав лошадей около расположенных вдоль стены яслей, с уже насыпанным там овсом, путники вошли в мрачный темный изнутри дом. В обширной горнице, на первом этаже стоял посередине длинный стол, с лавками по обеим сторонам, на котором зажженный одинокий тусклый фитиль, чадил мерцающим огоньком плавая в жиру, в глиняной плошке. И кучей соломы, горкой, брошенной в углу. Тишина. Тягучая влезающая в душу щупальцами холодного спрута. Ни одного шороха, ни одного звука. Как в склепе.
– Хозяева! – Рявкнул, гулким эхом, пробежавшим по стенам, и вернувшимся обратно, Яробуд. – Есть кто дома! – Уже немного тише, и как-то растерянно добавил он.
Где-то на верху скрипнула дверь, и шаркающие шаги, с характерным звуком, неторопливо спустились где-то в глубине дома по лестнице. Заскрипели половицы в дальнем от гостей углу, и обозначив дверной проем, выплыло из мрака лицо, подсвеченное подрагивающим слабым светом мерцающей свечи. Еле заметный силуэт человека, постепенно материализуясь, пошатываясь приблизился к столу.
– Что угодно. – Хриплый
