Дыбенко послал доверенного человека – начальника оперативного отдела Повстанческой армии Алексея Чубенко. Перед дорогой наказал посланцу:
– Пощупай косточки у этого краснюка получше, узнай, чем он дышит? Вдруг польза какая-нибудь от него будет? Говорят – моряк, с тельняшкой не расстается.
– Все разведаю, батька, не беспокойся… И доложу.
– Главное – пошукай его насчет оружия… Нам сейчас очень важно получить оружие. А у кого конкретно мы возьмем его – у белых ли, у красных ли, у полосатых ли – один ляд. Понял?
– Так точно, понял.
Они долго сидели наедине, «щупали» друг друга. Дыбенко и Чубенко, оба на «о», в разговоре старались узнать больше, чем говорили сами, а это искусство великое. Дыбенко пробовал выведать, как много у Махно сабель и что они собой представляют, хорошие рубаки или так себе, а Чубенко – есть ли у его собеседника оружие и готов ли он с ним расстаться? Политических вопросов в разговоре старались не касаться, словно бы и не их это было дело.
– Ладно, дам я карабины, которые ты просишь, – наконец сказал Дыбенко. – Пять тысяч штук. Хватит?
– Пока хватит,
– Чего еще надо?
– Пулеметы.
– Пулеметы тоже дам. Еще что надо?
Чубенко сжал глаза в темные монгольские щелочки, смерил командира особого соединения взглядом, прошелся с головы до ног, по-ребячьи подергал носом, пытаясь понять, нет ли тут подвоха?
Под ногами погромыхивал, дрожал железный пол – разговор происходил в вагоне бронепоезда. Бронепоезд двигался к Екатеринославу. В узкой щели-бойнице можно было разглядеть лишь скудную полоску пространства, в котором появлялись и исчезали унылые голые стволы деревьев, соломенные крыши хат, синевато-белые, какие-то сиротские стенки мазанок.
Взгляд у Дыбенко был открытый, веселый, дружелюбный, в распахе гимнастерки была видна тельняшка, небольшой треугольник – Дыбенко действительно не снимал с себя тельняшки, даже став совершенно сухопутным человеком.
– Ну чего еще надо? – не выдержал Дыбенко. – Говори!
Нет, от такого человека подвоха быть не должно, слишком уж открытый мужик.
Чубенко заговорил вновь – медленно, взвешивая каждое слово, очень коряво, не «пропечатывая» буквы – делал это специально, стараясь затянуть время и поглубже прощупать собеседника.
– Шинели еще нужны, обувка, иначе наше войско никогда не станет похожим на настоящее войско. Одеты кто во что. Кто в зипун, кто в реквизированный фрак, кто в заводскую робу…
Дыбенко не выдержал, усмехнулся – раскусил гостя. Чубенко эту усмешку засек, насупился, свел брови в одну линию.
– Я понял – шинели и обувь, – произнес Дыбенко, выставил перед собой огромную руку, загнул два пальца. – Еще что требуется?
– Больше ничего. Все остальное есть.
– А деньги?
– Деньги у нас есть, но ежели подкинете малость – не откажемся.
– С деньгами у нас не так, как с шинелями и сапогами, но малость – обязательно подкинем, – пообещал Дыбенко. – Как хорошим друзьям.
Чубенко не выдержал, привстал на железной лавке, привинченной к полу.
– От имени Нестора Ивановича Махно благодарствую сердечно, – сказал он.
– Только у меня будет одно условие, – произнес Дыбенко, глядя немигающими глазами прямо в лицо собеседнику.
Тот поскучнел, спросил нехотя:
– Какое?
– Все ваши сабли, тачанки, лошади, люди, полевые котлы – в общем, все соединение вместе с батькой и всей начинкой, что есть в полках, войдете в состав Красной армии. Договорились? На таких условиях вы получите все, о чем шла речь.
Чубенко поежился.
– Этот вопрос я не могу решить единолично, его надо согласовать с Нестором Ивановичем.
Дыбенко глянул в узкую прорезь-бойницу. За стенкой бронированного вагона неспешно уползала назад притихшая украинская земля. До боли, до стона знакомые хатки-мазанки, крытые соломой, черноствольные вишни, вызывающие ощущение печали и холода, продрогшие стволы яблонь… Чубенко также глянул в окно, и у него перехватило горло. Он гулко сглотнул слюну.
– За этим дело не станет, – весело проговорил Дыбенко. – Давай на ближайшей станции и согласуем.
– Каким образом?
– По телефону. Где находится твой батька? В Гуляй-Поле?
– В Гуляй-Поле.
– Телефон у вас в штабе есть?
– Есть.
– Вот и реши с ним все вопросы.
– А если Нестор Иванович не согласится?
– Тогда я буду воевать не только с белыми и с Петлюрой – буду воевать и с вами, – весело проговорил Дыбенко. – А эта штука для вас – гибельная. Уразумел?
– Слепой сказал: «Посмотрим». – Чубенко отвел взгляд от окна-бойницы, глянул командиру особого соединения в лицо.
Дыбенко рассмеялся.
– Ладно, не выставляй колючки. Давай вначале послушаем, что твой батька скажет. Да и хлопот у меня полно – завтра Екатеринослав предстоит брать.
Махно, выслушав своего посланца, колебаться не стал, сказал только:
– Карабинов в таком разе проси не пять тысяч, а семь. И пулеметов должно быть не менее сотни. Понял?
Дыбенко условия батьки принял.
Повстанческая армия Нестора Махно была преобразована в регулярную часть Красной армии – в бригаду, сам же Махно стал комбригом.
– Алексей, при царе бригадами командовали кто, полковники? – спросил он у Чубенко.
– Как правило, генерал-майоры.
– Во! – Махно довольно вскинул над собой руку и потыкал в воздух указательным пальцем. – Отродясь не думал, что мне придется быть генералом.
– А пришлось, батька!
Тут в штаб вошел Марченко и сообщил, что лихой моряк Дыбенко взял Екатеринослав…
Пятого февраля 1919 года бюро печати Украины распространило следующее заявление. «На фронте советских войск Дыбенко ведет ожесточенные бои с казаками и чеченцами. Захвачено много пленных, оружия. Отличился бывший вождь повстанческих отрядов, теперь командир бригады Махно».
Махновцы умели воевать – там, где другие отходили, сдавали окоп за окопом, люди Махно зубами вгрызались в землю и держались на своих позициях до последнего.
Белые генералы – Деникин, Шкуро, Слащев – только диву давались, глядя на махновцев – их невозможно было сдвинуть с места, так они держали оборону, и пройти вперед удавалось, только когда из махновцев не оставалось никого в живых.
В Екатеринославе формировалась новая дивизия. Занимался этим лично Дыбенко. Предполагалось, что дивизия будет усиленной – состоять из трех бригад.
Город гудел – по улицам носились лихие конники, – вестовые доставляли из штаба в штаб пакеты, иногда раздавались выстрелы – красноармейские патрули задерживали любителей поживиться за чужой счет, зачастую это были обычные гопники, вооруженные финками.
Дыбенко ждал комиссара дивизии – тот вот-вот должен был появиться.
«Пришлют какого-нибудь чистоплюя с университетским образованием и моноклем в одном глазу, – раздраженно думал он, – буду я с ним куковать, утирать сопли, да водить на ночной горшок… Тьфу!»
От комиссара многое зависело. Комиссары в Красной армии обладали силой не меньшей, чем командиры, а иногда, может быть, даже и большей. Во всяком случае, судьба командира дивизии в большей степени зависела от комиссара, чем от боевых успехов вверенной ему части.
– Вот жизнь! – недовольно крутил кудрявой головой Дыбенко. – На букву «х». Только не подумайте, граждане-товарищи, что хорошая.
Из политотдела фронта фамилию комиссара ему долго не сообщали, все тянули. Наконец Дыбенко не выдержал, позвонил самому командующему – Антонову-Овсеенко.
Тот не дал договорить до конца командиру формирующейся дивизии, перебил:
– Погоди, погоди, не гони волну впереди себя, придет время – все узнаешь.
– Не
