торопиться? — она отступает и пропускает нас в прихожую. — Ко мне дети раз в неделю приезжают, вот и балуюсь сериалами, да в окно смотрю. Чаю хотите?
— Нет, спасибо. — Отвечает Марк за нас. Я полностью передала ему инициативу. — Мы ненадолго. Как к вам можно обращаться? — Марк идет следом за ней в светлую гостиную.
— Валентина Никитична. — Слышу ее голос, вешаю куртку на металлический крючок и иду следом за ними.
Дом внутри похож на мечту американской домохозяйки: фотографии в рамках, пудровая, мягкая мебель, вязанные крючком салфеточки на комоде. Бабуля убирает на телевизоре звук и проворно садится на диван. Марк занимает «ушастое» кресло, а я остаюсь стоять у окна. Убираю руки за спину и прикладываю их к теплой батарее.
— Что же вы, девушка? В ногах правды нет. — Старушка складывает руки на коленях.
— Спасибо, я в машине насиделась. — Ноги и правда затекли.
— Валентина Никитична, расскажите, пожалуйста, всё, что вспомните. Нам важна любая мелочь. — Марк кладет ногу на ногу. Я машинально отмечаю, что у него идеально-белые носки.
— Посиделки у Миры во дворе были. Музыка орала. Не люблю Дмитриенко, дура-девка, да и избалованная в придачу. Никогда слова доброго не скажет. Вот, помню…
— Можно чуть ближе к делу. — Осторожно прерывает ее Марк.
— Ну, эта девица, которая пропала…видела я ее, рыжая такая, худющая, что страшно смотреть, в красном плаще. — Я сжимаю зубы и молчу, жду продолжения. — Вышла часов в десять на дорогу, помялась немного, а потом чуть отошла, как черная машина подъехала. Из нее женщина вышла и пошла ей навстречу, а девица рванула в лесополосу, как бешеный сайгак. Наверное, мужика не поделили. — Безразлично пожимает плечами старуха.
— Вы ее видели, женщину, которая вышла из машины? — Задумчиво спрашивает Марк.
— Нет, темно было. Я в свете фар видела: на ней темное пальто было, на голове — капюшон.
— А с чего вы тогда решили, что это женщина? — Спрашивает Марк.
— Ну, как же. Среднего роста, худая, что я, по походке мужика от женщины не отличу? — Она чешет затылок.
— И что вы сделали? — Выплевываю я злобно, потому что знаю ответ — ничего.
Старушка дергается и непонимающе смотрит на меня, а я продолжаю:
— Вот вы увидели такую ситуацию: вы позвонили в полицию? — Она молчит и хлопает глазами. — Вы сообщили об этом следователю, когда он свидетелей искал? Вы хоть что-то предприняли или пошли свое сраное кино смотреть? — Повышаю голос и делаю шаг вперед.
— Инга, — Федорцов поспешно встает, подходит ко мне и кладет руки на плечи.
— Ты понимаешь, что могла человеку жизнь спасти, старая дура! — Еще сильнее повышаю голос, потому что ее бездействие не укладывается у меня в голове. Я же не прошу, чтобы она следом бежала, но ведь телефон сейчас у всех людей есть.
— Ты что себе позволяешь! Хамло подзаборное! — Вскакивает старуха. — Я сейчас в милицию позвоню.
— Мы пойдем, спасибо за информацию. — Марк усиливает хватку на моих плечах и начинает тянуть меня к выходу.
Меня тошнит от салфеточек и картиночек на стенах этого дома.
— Да, меня никто не и спрашивал, куда она пошла! Мало ли кто и за кем бегает! — Идет она следом за нами, размахивая руками. Глаза злые.
— Да пошла ты! — Выкрикиваю я, оскорбление тонет в моем судорожном вдохе, потому что мне не хватает воздуха. Я не успеваю закончить: Марк буквально выпихивает меня на улицу.
— Аферисты! — Кричит бабка вслед и захлопывает дверь.
— Ничего мне не говори! — Рявкаю на Федорцова, резко разворачиваюсь на пятках и так быстро иду к машине, что икры начинают гореть. Пытаюсь справиться со слезами злости и бессилия. Что за люди!
— Инга! — Догоняет меня Федорцов у машины и хватает за руку. — Так нельзя, понимаешь?
— Как? Как нельзя? — вырываю руку, пытаясь проглотить комок слез. Сейчас мне катастрофически нужно побыть одной. Заползти в нору, пожалеть себя и подумать, но он не дает мне такой возможности. Я страшно злюсь. Хочется затопать ногами, как маленькой.
— Она могла бы еще вспомнить детали, которые могли бы нам помочь. Номера машины, рост, цвет пальто. Не знаю, всё, что угодно. Ты думаешь, она теперь будет со мной говорить? Ты взрослая, образованная девушка, а ведешь себя, как подросток в период полового созревания. Тогда я прощал тебе твои выходки, списывая все на возраст, и Настя была за тебя горой, но теперь ты вышла в жизнь и тебе придется учиться взаимодействовать с людьми, иначе не выжить, как бы помпезно это не звучало. Ты удивишься, но взаимодействовать приходится и с теми, кто тебе неприятен. Наша цель — получить информацию, а не учить ее уму-разуму. Ты бы еще подралась с ней.
Марк тоже злится, его голос звучит ниже обычного. В речи проскальзывают откровенно-раздраженные интонации. Между бровей снова появилась нервная складка. Я не заметила, как он прижал меня к двери машины.
— Ты можешь не нависать надо мной? — Толкаю его в плечо, но он не отходит. Наоборот, хватает пальцами меня за подбородок и больно сжимает.
— Если ты хочешь найти сестру, то с этого дня ты берешь контроль над своими эмоциями и перестаешь жалеть себя, поняла? Мы действуем сообща, если не устраивает — я тебя больше не держу. — Его слова отзываются морозом по коже. Я, замерев, наблюдаю, как зрачок заполняет светло-голубую радужку. Неожиданно для себя самой я начинаю плакать, громко всхлипывая.
— Ты прав, Марк. — Причитаю я. — Конечно, ты прав.
Черты его лица смягчаются. Он отпускает мой подбородок. Смотрит на меня, а потом притягивает к себе и обнимает. Я ныряю руками под полы его пальто и чувствую жар тела. Плачу, а он гладит меня по спине и волосам. Чувствую его дыхание и губы в волосах. Это странно, совершенно неуместно, но так сейчас мне необходимо. Снова слышу его сердцебиение под щекой и представляю, что я не одна в этом огромном, сером мире. Ткань его пиджака очень жесткая на ощупь. Я безбожно порчу ее, комкая в руках.
— Как ты думаешь, она жива? — Спрашиваю, уткнувшись носом в его грудь. Застываю, ожидая его ответ, как приговор. Сверху пролетает стая птиц, оглушая все вокруг своим криком.
— Нет. — Тихо отвечает после продолжительного молчания.
Поднимаю на Марка глаза: ни одной эмоции. Он уставился в одну точку прямо перед собой. Чувствует мой взгляд и смотрит на меня.
— Конечно, — снова глупо повторяю я. — Конечно.
Он вытирает мне большими пальцами щеки. Я чувствую неловкость и отстраняюсь. Внутри как будто кто-то пролил кислоту. Горит все: горло, солнечное сплетение, живот. Оглядываюсь на лесополосу, которая
