надежно.
— Приехали, — выталкивая, ставит меня на ноги. — Ну что пошли дальше? — дергает за собой. — Это… это…Не знаю, как описать. Балансир. Но большой. И для взрослых…Он перед тобой. Нужно идти одновременно, держась за руки, как единое целое, — не отпуская моей ладони отходит в сторону. Наши руки натягиваются. — Давай на счет. Шаг, на каждый счет. Раз, — мы делаем шаг. — Осторожно, полотно под ногами узкое. — Два, — снова шаг вверх. Сердце начинает биться чаще. — Три, четыре…
— Пять, — считаю вместе с ним.
— Середина. Сейчас, очень короткий шаг, и замри, — командует сосредоточенно.
Останавливаемся. Слышу, как сзади взмыли, а впереди с грохотом ударились о пол, опустившиеся под нашим весом качели. — А теперь так же вниз…
— Тут высоко?
— Метров пять…
— Врешь!
— Вру! Два.
— Я сама хочу!
— Нет! Опасно, высота. Можешь случайно оступиться.
Оказавшись на полу уже с предвкушением жду следующее препятствие.
— Пригнись, — накрывает мне голову ладонью, — …залезай осторожно, пространство маленькое…
А дальше нас болтало на бешеной каруселе, как в стиральной машинке.
Раскачивало, и закручивало, трясло и валтузило из стороны в сторону по маленькой кабинке, благо фиксирующий ремень не давал вылететь.
После нее меня реально плющило и колбасило, а Виктор спокойным голосом, прижимая к себе, поглаживал мою спину и успокаивал.
Потом, был трек с неуправляемым электромобилем, в котором по закону жанра сегодняшнего треша, мы врезались в стену из легких резиновых кирпичей, и как рыцарь в белых доспехах, Линц принял град ударов бутафории на себя.
— Я тебя ненавижу! Не-на-ви-жу! — бешусь, колотя его по груди.
— Ччч, — водит губами по моей скуле. — Все…уже все…
— Слава тебе Господи!
— Остался финальный акт.
— Я там и умру… — обреченно закрываю лицо руками. — Передай сестре, что мелафон у меня.
— Не понял…
— Тебе и не надо, она поймет… Прыгать и летать больше не будем?
— Нет, — подводит меня к столу.
— Что тут? — жалобно шмыгнув носом, опустила голову.
— Не вешать нос, гардемарины… — обхватывает мое лицо, и трется кончиком носа о мой. — Там три отверстия.
— И?
— В каждом внутри что-то… эдакое… и только в одном — ключ от выхода. Ты должна достать.
— Ну уж нет! — решительно отталкивая его, делаю шаг назад. — Я знаю, там гады…
— Какие гады?
— Ползучие…
Подтягивает меня обратно и кладет руку на коробку.
— Вот чувствуешь…сверху пластик…
— Это не о чем не говорит, — отдергиваю руку.
— Я вижу, что внутри, никакой опасности нет.
— Мадагаскарские тараканы тоже не опасны…
— Клянусь, их там нет.
— И змей?
— Не знаю… ты должна довериться, — обнимает сзади и прижимает мою руку к отверстию.
— В моей смерти будешь виноват ты! — пихаю его задницей. — Подожди, дай настроиться!
Ощупываю ящики. Все одинакового размера. Наклоняюсь. Прислушиваюсь. Непонятное шевеление, только у одного. От него же и пахнет…опилками и чем-то специфичным.
— В нем кто-то живой? — тычу пальцем
— Да.
— Без вариантов. Я туда не полезу.
Засовываю руку в первый, ладонь касается чего-то гладкого, небольшого, комнатной температуры, лежащего разрозненно на песке. Овальное? Очень осторожно постукиваю по нему пальцами. Твердое.
— То, что я трогаю хрупкое?
— Да.
Двигаю рукой дальше. Рядом, на ощупь, еще одно точно такое же. Третье тоже. И четвертое. И пятое. И шестое. И седьмое.
— Это яйца?
— Да.
— Куриные?
— А черт его знает, — выдергиваю руку.
— В яйцах и у животики ключа нет, — убеждаю скорее себя.
— Остается третий проверить.
Закусив губу, просовываю руку и натыкаюсь на что-то мягкое, пушистое, приятное на ощупь… похожее на котенка? Но он же не может лежать неподвижно…подрагивающими пальцами ощупываю. Мягкое, пушистое, с длинными ушами, глаза есть…и хвостик…Господи, неужели чучело кролика? Ну писец…ребята…приплыли..
. — На чучеле ключа нет!
— На ком? — в голосе Рыжего звучит неподдельное удивление.
— Там, — указываю пальцем.
— И что будем делать?
— Даже боюсь представить.
— Фике, ты очень смелая, — обнимает меня сзади, убирает растрепанные волосы на плечо и целует в шею. — Ты сможешь, — подносит мою ладонь, к злополучному отверстию. — Я в тебя верю!
— Если я не умру от разрыва сердца, напомни мне подсыпать тебе слабительного, чтоб ты испытал, то, что сейчас чувствую я!
Линц заливисто ржет, уткнувшись мне в плечо, а я ныряю рукой, и вдруг что-то влажное пару раз в нее тыкается.
— Аааа, крыса! — истерично визжу, отскакивая назад.
— Это не крыса. Их любят гладить дети.
— Еще, они любят тащить в рот каку…
Сделав над собой усилие протягиваю руку. Дрожащими пальцами ощупываю…мордочку…уши не длинные…хвост пушистый, как у кошки…Нос подвижный какой! Лапки короткие, цепляет меня коготками. Белка может? Глажу…Мягонькая, плюшевая, тепленькая…на задней лапке, нащупываю на резинке ключ.
— Кто это? — шепчет на ухо.
— Белка.
— Почему белка? — судя по вопросу не угадала.
— Потому, что точно не хорек, и не крыса.
— Интересная логика. Бери ключ.
Снимаю с бедолаги, пока та легонько меня брыкает. Отдаю Рыжему с победным видом, как будто вручаю ключ от поверженного города.
— Хочу ее увидеть, — тяну руку к очкам.
— Снимай! — милостиво разрешает. Хотела театрально сдернуть, но маска запуталась в волосах.
— Ооо! — перед глазами все расплывается, и мелькает черно-белыми точками. — Это тушкан обыкновенный? — фокусирую взгляд на зверушке. Осторожно распутав и сняв маску, Линц прижимает меня спиной к себе.
— Необыкновенный. Это шиншилл.
— Хорошенький. Но я, будучи ребенком, никогда не тяготела к грызунам.
— Да ты уникум, Фике! — смеется он. — Пойдем? Йо — хо, — поднимает руку и орет куда-то вверх. — Мы смогли! Мы — победители! Мы — команда! — и быстро целует меня в губы.
Глава 19
Зачем я согласилась, ну зачем?
Каждая секунда рядом с Линцем, как в аду на хорошенько разогретой сковородке. И тянется столетие.
Сложно даже себе объяснить, как я позволила ему снова уговорить меня куда-то отправиться с ним. В голове была каша из восторга, эйфории и непонятного возбуждения.
— Не забывай, что я говорил, — обернулся на меня, раскинувшую руки в стороны и блаженно улыбающуюся. — Нежно обнимать бедрами и крепко держаться. Я знаю, что ты чувствуешь. Твое состояние, сродни легкому наркотическому опьянению, кажется, что море по колено…внутри все клокочет и пенится, требуя выхода, это реакция на стресс. Надпочечники получив сигнал мозга об опасности, резко выбросили адреналин в кровь, и пока он не распадется в процессе метаболизма, критическое мышление притупляется.
— Ну спасибо! — закатываю глаза. — Сам же довел меня до белого каления, еще и дурой практически обозвал! — одеваю протянутый шлем.
Мы осторожно лавируем между машин, не нарушая правил. Я прилипла к Линцу, но не от страха, а от того, что мне хочется к нему прижиматься, хочется чувствовать его тепло и уверенность.
Сожаление, что все сегодня закончится разрастается внутри комом…но
