романе «Андрей Кожухов» вывел Зунделевича под именем Давида Стерна – хотя при этом не все, что говорит Стерн, совпадало со взглядами Зунделевича (о чем позже). Залман фигурирует у Кравчинского как «Рыжий Шмуль». Он давно занимался контрабандой и хорошо на этом зарабатывал, получая в прошлом 25 или даже 50 рублей с каждого переправляемого человека. Работа на Давида в материальном отношении имела для Шмуля и плюсы, и минусы. Плюсы – увеличившийся поток переправляемых им людей, хорошая оплата контрабанды книг. Причем Давид умел держать язык за зубами и никогда не обманывал. Минус – Давид, в глазах Шмуля страшный скряга, торговавшийся за каждый грош – сбил цену за человека до 10 рублей, которые он обычно сам платил Шмулю по завершении операции. Расчетливость и экономность в трате революционных денег была для Давида священным долгом[387].
Шмуль при встрече с Давидом пытается поднять свое жалование, ссылаясь на то, что солдаты пограничной стражи (так называемые объездчики) стали очень жадными и просят за свои услуги больше денег, а на границе усилились строгости. Давид держит удар, сперва прочитав Шмулю деловое нравоучение: «Нужно держаться установленных правил. <…> Чем больше Вы дадите, тем больше с Вас будут требовать. Помните это, друг мой, и держитесь своих цен»[388]. А потом, как бы между делом, Давид сообщает о возвращении в местечко другого контрабандиста, соперничавшего со Шмулем. Тот сдается и больше не поднимает вопрос об увеличении оплаты.
Давид напоминает, что Шмуль не имеет права брать денег с переправляемых людей (это правило, впрочем, могло быть, как мы покажем ниже, нарушено, когда – по предварительной договоренности с Зунделевичем – те же 10 рублей должен был платить сам эмигрант). Кроме того, Шмуль был обязан уже на той стороне границы взять у беглеца расписку, что все прошло благополучно, и передать ее Давиду. Он «был очень строг, даже жесток в этом отношении»[389]. Для переправы обратно, из Германии в Россию, у Давида имелись свои люди из числа не только евреев, но и контрабандистов-немцев[390].
Стоит также добавить, что Давид всегда очень заботился не только о безопасности доверившихся ему людей, но и об их комфорте – чтобы они были хорошо накормлены, напоены и довольны во всех отношениях. Для этого он, если сопровождал кого-либо лично, заранее закупал много качественной еды и возил с собой в саквояже хороший чай[391]. Это свидетельство Кравчинского подтверждает Любатович, которую в конце июня 1879 года из Германии в Россию вместе со Стефановичем переправлял сам Зунделевич[392].
Для полноты картины приведем примеры, как проходила переправка.
Согласно описанию Морозова, в декабре 1874 года Зунделевич, проехав с будущими эмигрантами до второй станции от германской границы, передал их на попечение рыжего еврея-контрабандиста (судя по описанию, Залмана). Тот наклеил Саблину и Грибоедову пейсы, чтобы они выглядели евреями, а самого Морозова вырядил еврейской девушкой. Затем Залман посадил их в повозку, заняв место кучера, и объездчики без каких-либо вопросов пропустили экипаж с «типичной еврейской» семьей к находящемуся на границе местечку[393].
Дальше надо было дождаться утра следующего дня, ибо вечером пограничный участок контролировал объездчик, получавший деньги от самого Зунделевича, а не от Залмана. Когда Зунделевича не было, этот объездчик мог и схватить беглецов. У каждого из участников контрабандного дела был только один находящийся на содержании объездчик, и каждый контрабандист, по словам Залмана, был «должен знать свое время и в чужое не показываться»[394]. Дождавшись рассвета, Морозов, Саблин и Грибоедов в сопровождении Залмана отправились к границе. Объездчик, подкупленный Залманом, специально отъехал в сторону и пропустил эмигрантов. Перескочив замерзший ручей, они оказались на территории Германии[395].
«Семидесятник» Н. В. Васильев, будущий социал-демократ и меньшевик, оставил не менее красочное описание своего пересечения границы в августе 1878 года. Он также по указанию Зунделевича вышел на второй станции от границы, где к нему в зале для публики подошел все тот же рыжий еврей (то есть Залман), получивший, без сомнения, в письме от Зунделевича приметы беглеца. Залман посадил Васильева в повозку, которая привезла его в приграничную деревню (речь явно идет о местечке). После небольшого отдыха Залман и Васильев вышли к границе, причем по указанию Залмана Васильев заплатил стоявшему на тропинке объездчику 10 копеек. Следующему объездчику платить не пришлось – когда Залман и Васильев подошли к нему, тот отвернулся и стал смотреть в противоположную сторону.
Потом, подождав ухода унтер-офицера, который «стоил» для контрабандистов слишком дорого – не меньше рубля – и поэтому не получал взяток, Залман и Васильев пересекли границу[396]. Уже на германской территории Васильев, выполняя волю Зунделевича, заплатил Залману 10 рублей и по его просьбе выдал «свидетельство» для Зунделевича о «хорошей работе» Залмана. Тот при этом сказал: «Я это свидетельство должен послать г[осподи] ну Зунделевичу [тут Васильев расходится с Иохельсоном, утверждающим, что Залман знал Зунделевича только под псевдонимом. – Г. К.]. Он очень строг по этой части»[397].
Приблизительно так же, как Морозов и Васильев, но с некоторыми вариациями, описывает свою, вместе со Стефановичем и И. Я. Павловским, переправку через границу в июле 1878 года и Дейч. Правда, тут поначалу произошла накладка: Зунделевич, который должен был вместе с Залманом лично встретить беглецов на одной из приграничных станций, решил немного поспать на другой, узловой станции, и пропустил нужный поезд. Он нагнал эмигрантов уже в гостинице в одном из германских селений. Но те по заранее указанным Зунделевичем приметам узнали Залмана, и он тоже – по посланным в письме Зунделевича сведениям – опознал беглецов, так что все прошло благополучно[398].
В контрабандно-революционном деле Зунделевичу не было равных. И недаром контрабандисты по обе стороны границы считали его крупнейшим и очень богатым контрабандным предпринимателем[399]. Согласно рассказу народоволки П. С. Ивановской, спустя более чем 10 лет после ареста Зунделевича контрабандисты близ Вержболово помнили его и восхищались его смелостью, находчивостью и разносторонними способностями – «и швец, и жнец, и на дуде игрец»[400].
Устроитель нелегальных типографий в Петербурге
Первой землевольческой типографией в столице была типография, устроенная А. Н. Аверкиевым и Н. А. Кузнецовым. Она работала с конца февраля по апрель 1877 года, но уже в середине апреля вследствие доноса была раскрыта полицией, а ее создатели арестованы[401]. После этого среди землевольцев господствовало скептическое отношение к возможности прочного устройства и долговременной работы какой-либо типографии в
