слова.
Если бы я задержался еще на секунду, я бы воплотил свою фантазию в реальность, но убийство не входит в список вещей, от которых я хочу, чтобы мой дедушка избавил меня. Я был бы обязан ему на всю жизнь — больше, чем сейчас.
Оказавшись перед своей машиной, я улучаю момент, чтобы сделать резкий вдох.
Я не должен быть однин, не после того, как я не воплотил в жизнь очередную жестокую фантазию.
Может быть, мне стоит пойти к Нейту и поспать на его диване. Он единственный человек, который понимает мою потребность в очищении и не осуждает меня за это.
Он тот, к кому я иду, когда воспоминания о той ночи становятся слишком сильными.
Он знает. Он слушает.
Одна проблема. Нейт не тот, кого я хочу видеть прямо сейчас.
Я достаю свой телефон в последней отчаянной попытке и останавливаюсь, когда вижу сообщение от Наоми.
Давление, которое сжимало мою грудь всю ночь напролет, медленно спадает.
Она написала первой.
Это фотография. Набросок, если быть более точным.
Я дразнил ее, чтобы она показала мне свой альбом для рисования, но она всегда прятала его. Конечно, я видел это однажды, когда она пошла в туалет. Я был удивлен этими изображениями. Она скрытая жемчужина, у нее природный талант к рисованию. Конечно, ее техника нуждается в доработке, но дар определенно есть. Украдкой поглядывать на ее эскизы за ее спиной — это совсем не то, как она охотно показывает мне один из них сейчас
На эскизе изображен мужчина в темной толстовке с капюшоном, стоящий посреди комнаты — традиционно японской, судя по текстуре фона. Его лицо скрыто тенью, а в руке болтается окровавленный нож.
Наоми: Посмеёшься над этим, и я убью тебя.
Я не могу сдержать улыбку, которая приподнимает мои губы. Ее жесткая любовная ипостась так чертовски соблазнительна, что я хочу вонзить зубы в ее плоть и попробовать ее на вкус близко и лично. Все эти мысли о насилии, которые возникают при мысли о прикосновении к ней, вероятно, ошибочны, но я не смог бы бороться с ними, даже если бы захотел. Всякий раз, когда она вторгается в мой разум — без приглашения, — все, что я могу себе представить, это швырять ее на землю, хватать за горло и брать грубо и без всяких границ.
Эти сценарии повторялись до такой степени, что мое сознание просочилось в подсознание, и мне начали сниться самые дикие сны о них. Для меня секс всегда ассоциировался с насилием, но для Наоми это одно и то же.
Секс — это еще одно слово, обозначающее насилие.
Темнота — это еще одно слово, обозначающее свободу.
Прислонившись к своей машине, я печатаю.
Себастьян: Цундэрэ.
Ее сообщение приходит незамедлительно.
Наоми: Правда? Это твой единственный ответ?
Себастьян: Что ты хочешь, чтобы я сказал?
Наоми: Я не знаю. Может быть, своё мнение?
Я почти могу представить, как румянец ползет вверх по ее нежной шее и к щекам.
И поскольку мне нравится держать ее на грани, я жду целую минуту, наблюдая, как появляются и исчезают точки, как будто она пишет и стирает то, что я принимаю за проклятия.
Наконец, она отправляет сообщение.
Наоми: Ты гребаный мудак.
Себастьян: Потому что я держу свое мнение при себе?
Наоми: Потому что ты всегда просишь меня показать тебе, и когда я это делаю, тебе нечего сказать по этому поводу, ты макиавеллианский придурок с манией величия и проблемами богатого мальчика.
Я громко смеюсь, перечитывая ее избранные слова для меня. Только Наоми могла заставить меня смеяться, обзывая меня.
Себастьян: Приятно знать, что ты думаешь обо мне. Кажется, у тебя много чего на душе, так что выпусти это все наружу.
Наоми: Я также думаю, что у тебя есть нарциссические проблемы, от которых твоим бабушке и дедушке следует обратиться к психиатру. Но эй, может быть, это передается по наследству, и ты унаследовал правильные гены, чтобы стать следующим раздражающим политиком.
Себастьян: Следующий раздражающий политик, да? Неплохая идея, так как у нас самая лучшая киска.
Наоми: Повеселись, черт возьми. Мир.
Наоми: На самом деле, тебе нет покоя.
Себастьян: Ты не хочешь услышать мое мнение о эскизе?
Наоми: Ты можешь взять своё мнение и засунуть себе в задницу.
Себастьян: Как насчет того, чтобы я засунул это тебе в задницу?
Наоми: Может быть, когда ты будешь последним доступным членом.
Себастьян: Последний член, доступный ТЕБЕ? Я могу сделать так, чтобы это произошло. И ты возьмешь меня не только в задницу и киску, но и куда я захочу.
Наоми видит сообщение, но не отвечает. Это то, что она делает, когда теряет дар речи или смущается. Она просто прячется в свой тихий кокон, что обычно означает, что она так или иначе возбуждена. Все разговоры о ее заднице и траханье возбуждают меня до боли. Мой член утолщается под джинсами, и я хрюкаю, поправляя его.
Если я ничего с этим не сделаю, я проведу всю ночь в настоящей гребаной пытке.
Я ждал перемены, когда она протянет руку, и это произошло. Может быть, пришло время вывести все это на новый уровень. Хотя Наоми может не понравиться такое развитие событий.
ГЛАВА 16
Наоми
— Со мной все будет в порядке, мам. — Я балансирую телефоном в руке, одной рукой хватая содовую, а другой — пульт.
— Заприт балконные двери и убедись, что сигнализация включена.
— Я так и сделаю.
— И окна тоже, Нао. Ты всегда забываешь о них.
— Я не забуду.
С ее стороны доносится кашель, который переходит в приступ, прежде чем она прочищает горло. Я хочу сказать ей, чтобы она бросила курить, что это вредно для ее здоровья, но я ужасно умею проявлять беспокойство. Это выглядело бы так, как если бы я затевала драку и пыталась действовать ей на нервы. Наверное, в этом я похожа на нее. Потому что, хотя я люблю свою маму, я не говорю ей об этом. Она тоже этого не говорит. Признания в любви были редкостью между нами с той красной ночи, которая превратила мою жизнь в трагедию, ожидающую своего часа.
Раньше я никогда не засыпала, пока она не читала мне сказку или не смотрела со мной что-нибудь по телевизору, а потом мы желали друг другу спокойной ночи как на японском, так и на английском языках.
После той ночи я отдалилась от нее и перестала желать спокойной ночи. Первые
