Луи Наполеону было шестнадцать лет, когда весной 1824 года пришлось спешно возвращаться из Италии в Баварию, где недавно умер Евгений Богарне. Между Римини и Болоньей Гортензия и Луи переправились через небольшую речушку Рубикон, предположительно в том месте, где в древности ее пересек Юлий Цезарь, когда шел на Рим. В засушливом мае по руслу реки едва бежала струйка воды, но Луи был очень рад увидеть Рубикон; он вышел из кареты и наполнил бутылку водой из ручья[204]. Через двадцать семь лет, в декабре 1851 года, когда Луи Наполеон задумает свой государственный переворот, он назовет этот план кодовым названием «Рубикон».
Тем временем во Франции сменился король. После того как во сне умер больной Людовик XVIII, на французский престол в сентябре 1824 года взошел его младший брат, шестидесятисемилетний граф д’Артуа, который стал Карлом X.
Карл X олицетворял собой крайние воззрения дворян-эмигрантов, которые вернулись во Францию после низложения Наполеона I. Они не желали признавать изменения, произошедшие в стране в результате революции. Поэтому он часто выступал оппонентом своему более здравомыслящему старшему брату, в частности, в вопросах возвращения конфискованной в результате революции собственности, использования государственного аппарата, сформированного во времена империи, принятия и соблюдения Конституционной хартии 1814 года и других.
Его правление ознаменовалось ужесточением политики по отношению к буржуазии, рабочему классу и парламенту. Расширились привилегии старого дворянства. Наметился отход от выполнения Конституционной хартии. В стране нарастало недовольство правлением Карла X и его приближенных.
* * *
Филипп Леба оставался с Луи Наполеоном в течение семи лет, до той поры, пока юноше не исполнилось девятнадцать лет. Он всем сердцем привязался к Луи и полюбил его; его тронула искренняя дружба, которая связала молодого принца с ним и его женой. Леба проявил исключительные способности преподавателя и наставника в целом. Его усилия имели потрясающий успех, и он смог сделать из избалованного, не очень развитого в интеллектуальном и духовном плане ребенка полноценного взрослого человека со знаниями и стремлением к ежедневному труду.
В конечном итоге республиканские взгляды и спартанский образ жизни Леба не могли не войти в противоречие с образом жизни и воззрениями аристократов, к кому относились Гортензия и ее сын. За несколько лет он близко познакомился со многими членами семейства Бонапартов и другими представителями высшего света и увидел их жизнь изнутри. Он прямо высказывался о праздности их образа жизни и своем неприятии этого.
В сентябре 1827 года Гортензия неожиданно уволила Леба, обидно уволила, без объяснения причин, практически указав на дверь. Для него и его жены это стало сильным ударом[205]. Причины увольнения, может быть, кроются в том, что бывшая королева начала настаивать на занятиях и увлечениях сына, которые должны были отражать его принадлежность к высшему обществу: верховая езда, праздные прогулки, охота, рауты и т. д. В этом Леба не только не был наставником и помощником, но выражал противоположные взгляды, поэтому его время прошло.
В октябре 1827 года Филипп Леба уехал в Париж и через некоторое время сделал блестящую академическую карьеру. Он стал большим специалистом в области археологии, античной и греческой истории и литературы. Много лет возглавлял библиотеку в Сорбонне. В 1858 году стал президентом Института Франции. Леба не изменил своим политическим убеждениям и не был сторонником Луи Наполеона, когда тот стал сначала президентом республики, а потом и императором. При этом он никогда не афишировал свою роль в судьбе Наполеона III. Единственный раз, когда жизнь их снова свела, оказался прием, который в первый день 1859 года император устроил для делегаций иностранных национальных академий, собравшихся в Париже. Леба, как президент Института Франции, представил делегации главе Франции. Но ни старый преподаватель, ни его ученик внешне не показали вида, что признали друг друга[206]. Филипп Леба умер в Париже 19 мая 1860 года.
Освободившись от занятий строгого наставника, следующие два года Луи провел в праздности и удовольствиях. Как говорит Бреслер, «он был молод, довольно красив, отличный наездник, с небольшими военными усами (знаменитая короткая, острая борода появится гораздо позже) и приятным голосом. Одним из ранних его удовольствий стал секс. Французский историк Кастело рассказывает, что Луи впервые влюбился в возрасте двенадцати лет в невысокую девочку в Аугсбурге. Он выложил ее имя из семян на клумбе для цветов, но Леба сердито смешал семена с землей. Однако в следующем году Луи поступил гораздо серьезней, чем просто выложенное имя девушки из семян. В возрасте тринадцати лет он потерял девственность с горничной по имени Элиза в Арененберге»[207].
Но была не только ранняя физическая страсть. Луи мог также быть романтичным и веселым в самом лучшем, «старомодном» понимании этого слова. Например, однажды пятнадцатилетний Луи гулял с тремя своими кузинами, дочерьми великого герцога Баденского, вдоль берега реки в Мангейме. Они говорили о золотом веке рыцарства, и девушки утверждали, что его больше нет. Луи возразил, что это неправда, но в этот самый момент порыв ветра сорвал декоративный цветок, украшавший шляпку одной из девушек, и унес в воду. «Мой дорогой Луи, — произнесла одна из девушек, — вот хорошая возможность для настоящего рыцаря показать свою доблесть!»[208]. Без разговоров, в одежде, Луи бросился в реку и достал цветок.
Годом позднее, когда Луи еще ходил в школу в Аугсбурге, ему понравилась одна девушка, которая сидела у окна. Хотя они прежде не виделись и не общались, Луи сказал Валери Мазуер, одной из подруг матери, что он запомнит эту девушку на всю жизнь[209]. По словам Кастело, «в подростковом возрасте Луи уже представлял угрозу для „молоденьких крестьянских девушек“ вокруг Арененберга. Однако, когда соседи подали его матери официальную жалобу, она только снисходительно улыбнулась»[210].
Луи был отличным наездником, первоклассным пловцом, хорошим гимнастом, искусным фехтовальщиком и превосходным стрелком. Другими словами, как говорит Бреслер, «возможно, он и был активнее в сексуальном плане по сравнению со своими сверстниками, но при этом он был совершенно нормальным, атлетически сложенным молодым человеком из высшего общества. Два года после увольнения его преподавателя прошли для него очень приятно, будь то в Арененберге летом или в Риме зимой, хотя, возможно, не для девушек, которых он лишил девственности или чьи сердца разбил»[211].
