курить во время нахождения внутри не разрешают.
Что еще?
Скачки. Скучно. Он не азартный человек. Да и лошади… Как-то пришел посмотреть, но так и не понял, чего все так оживленно обсуждают. А ставки делать не решился — денег жалко.
Спорт? Еще хуже. Побегать самому, попинать мячик или как-то порезвиться он всегда был охоч. А смотреть за другими — скука. Да еще в окружении какой-то орущей толпы. Куда это годиться?
Вот и выходило, что особо и пойти ему было некуда. И он готовился к тому, что весь свой выходной день проведет, маясь от безделья.
Докурил.
Потушил сигарету в импровизированной пепельнице из консервной банки. Кидать за окно уже отучился. Бешенная старушка со второго этажа, что возился с цветочками у дома, его как-то за этим поймала. И, улучив момент, огрела лопатой по спине. Потому что слова ее он проигнорировал.
И что ему делать? Драться с ней? Засмеют. Ждать очередной удар из-за угла? А старушка прям лютая была и била от всей души. Вот, поразмыслив, он и перестал окурки на улицу выбрасывать. Из любви к своей спине. А то ведь неровен час и развалиться она после очередного удара черенком.
Мазнул взглядом по книге. Анна Каренина с закладкой странице не то на десятой, не то на одиннадцатой. Она там у него уже почти год уже. Специально кто-то дал почитать. Чтобы просвещался. А он… он не мог это читать. Заумно. Скучно. Нудно. И жизнь такая далекая, что тошно.
Подошел к радио.
Включил его.
Шла традиционная уже утренняя передача. Физкультурная. Сейчас пожужжат со своими махами и приседаниями, да начнут следующую — поинтереснее. Байки станут травить. Поэтому оставив ее, он усмехнулся и пошел готовить завтрак. Какой-нибудь… есть хотелось не сильно, но надо было себя чем-то занять, чтобы время не текло так медленно и вязко…
Но не успел он и заняться этими делами, как раздался звонок в дверь. От чего Семен крайне удивился. Он ведь гостей не звал и не ждал. Да и кому он мог понадобиться в такую рань? Может что на заводе случилось? И за ним прислали? Что было бы неплохо. Уж чего-чего, а скучать там никто не даст.
Подошел к двери.
Открыл замок.
Толкнул дверь, открывая и… замер. Там, в проеме стоял генеральный секретарь собственной персоной. Вот прямо как с фотокарточек газетных или портретов.
— Доброго утра. Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. Тарам-парам, тарам-парам. На то оно и утро. — произнес Фрунзе с добродушной улыбкой. — Стихоплет из меня не важный. Но надеюсь, судить строго не будите.
— Так вы в гости? — как-то растерянно спросил Семен.
— В гости, конечно. Примете?
— Отчего же не принять? Проходите. — произнес, посторонившись рабочий и давая проход гостю.
И генсек вошел, оставляя в коридоре своих охранников.
Осмотрелся молча. И направился на кухню.
— Не с пустыми руками я. Неприлично с пустыми ходить. Вот, держите. — сказал он и поставил на стол тряпичную сумку с чем-то. — Это небольшой гостинец к столу. Как ваша жена поживает? Детишки?
— Так вроде бы хорошо. К маме деревню они поехали.
— А вы что же? Отдохнуть от них решили?
— Да не. Я бы поехал. Всяко лучше, чем вот так киснуть. Но отпуска не дают. Война. Заказов много.
— Ну да, ну да. Дело серьезное. Ну да ничего — супостата разгоним и снова все наладится.
— Может и наладится. Дай та Бог. — отметил рабочий и дернулся было перекрестится на красный уголок, да икон там не обнаружил. Оттого руку и опустил. Верно старая крестьянская привычка аукалась.
— Вы меня узнали?
— Так как же вас не узнать Михаил Васильевич?
— Я о другом. Помните, мы с вами в кабаке письмо сочиняли?
— Как не помнить, — засмущался Семен Иванов. — Вы тогда еще в … как его?
— Гриме?
— Да, в гриме были и вызвались сами себе писать послание от всех рабочих. Я, когда узнал, чуть со стыда не сгорел.
— Отчего же? Мы разве что-то дурное делали?
— Так… — не нашелся что ответить рабочий.
— С жильем же все решилось положительно?
— Еще как! Я о лучшем и мечтать не мог.
— Вот — а вы боялись. — добродушно улыбнулся Фрунзе. — Чтоб вы знали, я такие вылазки постоянно делаю. С простыми людьми общаюсь. О невзгодах их узнаю.
— А как же ваши… ну эти… как их? Они что же не говорят вам? Отчего сами то ноги топчете?
— Говорят. Но есть простое и очень действенное правило. Доверяй, но проверяй. Во всем. Всех. Вот я и проверяю. Вдруг падла какая завелась? Вдруг глаз замылился? Вдруг еще какая беда случилась? Я ведь в кабак не просто так зашел. Тоже поговорить с простыми людьми хотел. Послушать, что они говорят и какими бедами живут.
— А я говорил! — расплылся в улыбке рабочий. — А мне не верили. Говорили, что я все выдумываю.
— А и пусть болтают. Что нам с того? Собаки лают караван идет. В конце концов не на Фомах неверующих стоит этот мир.
— Тоже верно.
— Как на работе? Не притесняют? Директор то по шапке тогда знатно получил, что не уследил по жилью. Иной бы выждал, когда о вас наверху забудут, да тихо отомстил.
— Да вроде нет. Тихо живу. Тихо работаю. Как все. Никто не трогает. Словно и нет меня. Даже странно как-то.
— Ну и хорошо. Это неплохой вариант. Могло быть и хуже. Ты, кстати, учился не пошел?
— Так… — растерялся Семен, не зная, что ответить.
— Ты разве не понял, отчего тебя не трогают?
— Нет.
— Думают, что я держу это дело на карандаше. Опасаются. Так что — самое время учится. И пытаться, пользуясь такими мыслями, развиваться. По карьере идти. Али не хочешь стать мастером или бригадиром?
— Как же не хочу? Только совсем дурень того не желает.
— Вот и иди учись. По профилю. По вечерам. Всяко лучше, чем киснуть, как ты говоришь.
— Я… даже не знаю…
— Так понятное дело — не знаешь. А как выучишься — знаний поприбавится. — перебил его Фрунзе. — Впрочем, дело твое. Я ведь к тебе не за этим заехал. Поговорить хотел. Послушать что рабочие болтают. Так сказать, без лишнего смущения. А то ведь там, в кабаке многие выглядели зажато и скованно. Стеснялись. Бравировали друг перед другом. А мне ведь иное требуется.
— Да я не так уж и много знаю.
— В курилке — вся светская жизнь завода. Али ты того не ведал? Или не ходишь туда?
— Ну…
И Семен Иванов начал потихоньку повествовать. Сбивчиво. Неловко.
