– Идём.
Вместо ответа он выводит меня в холл, небольшой по сравнению с дворцовыми залами, светлый и пустынный. Закрывает дверь, отрезая нас от голосов, шорохов и звуков новой мелодии, отходит в сторону, к стене, поворачивается лицом ко мне и целует. Я не думаю, не взвешиваю, не отступаю, но охотно тянусь навстречу. Мы стоим в чужом холле, где нас может увидеть любой, и хозяева дома, и гости, и слуги, и целуемся неистово, словно вернувшись в те беззаботные жаркие дни в Эате. Мои пальцы цепляются беспомощно за мужской кафтан, ладони Стефана скользят по богатой вышивке верхнего платья. Наконец Стефан отстраняется, смотрит на меня лихорадочно горящими глазами и вновь увлекает за собою. Не знаю куда, но следую за ним послушно, не готовая останавливаться, даже если бы сейчас он позвал меня в самое сердце Хар-Асана.
Глава 11
Мы забиваемся в первое попавшееся помещение, тихое и тёмное, мы ищем укрытие, всё равно, какое, лишь бы там никого не было. Наверное, при иных обстоятельствах, не будь мой разум затуманен хмелем страсти, я бы посмеялась над нашей поспешностью, желанием немедленного уединения и пылом, что скорее свойственен юным влюблённым, нежели двоим зрелым людям.
Наверное, при иных обстоятельствах, не будь мы оба теми, кто мы есть, я бы подивилась нашему безрассудству и горячечной страсти, что давно уж должно держать в узде контроля.
Однако я не смеюсь.
И не удивляюсь.
Не над чем смеяться.
Нечему удивляться.
Я цепляюсь за то немногое, что между нами есть, за то, что напоминает о прошлом, в котором мы пусть и недолго, но были счастливы и беспечны. В конце концов, что ещё между нами осталось, кроме воспоминаний, Миреллы, вспышек взаимного желания да долгов, отравляющих наши жизни хуже настоящего яда? Есть ли резон обрывать тонкие эти нити, что уже связывают нас?
Едва дверь закрывается за нами, окончательно поглотив все посторонние звуки, как мы приникаем друг к другу, целуемся жадно, с тем нетерпением, настойчивым, безумным наполовину, что отличал ту нашу ночь в доме арайнэ Анды. Но вокруг не знакомая обстановка прежней моей спальни, изученной до мельчайших подробностей, где я прекрасно ориентировалась даже в темноте, на ощупь, и парадные одежды на нас не потерпят легкомысленного срывания. Поначалу, захваченные жаждой поцелуев, мы почти не обращаем внимания на оковы из тканей, жаркая темнота укрывает нас надёжно, обволакивает, милостиво разрешая забыться, потеряться что в ней, что в тесных объятиях друг друга. Нам хватает хаотичных прикосновений к немногочисленным открытым участкам кожи, однако постепенно поднимается глухое недовольство от ощущения досадной помехи, от невозможности избавиться от неё. Пробежавшись по кромке выреза, куда более скромного, чем на платье для оглашения, пальцы Стефана скользят по ключице, по шее, задевая холодные подвески ожерелья. Дотрагиваются до убранных в низкий тяжёлый узел волос, и я перехватываю его руку, отвожу в сторону, не позволяя непоправимо растрепать причёску. Стефан отстраняется, я скорее чувствую, чем вижу, как он пытается вслепую найти огнёвку – одну часто ставят при входе, чтобы можно было сразу осветить помещение. Мужчина не преуспевает, и я сама провожу рукой в воздухе, ориентируясь на слабый фон, исходящий от напоенного чужой силой предмета. Делаю шаг в сторону, нащупываю подставку и маленький диск в верхней части её ножки, поворачиваю его плавно. Приглушённый свет озаряет стеллажи с книгами, закрывающие стены от пола до потолка, массивный письменный стол, чёрный зев камина, два кресла перед ним, серый прямоугольник окна с тяжёлыми портьерами. Стефан окидывает библиотеку быстрым оценивающим взглядом и увлекает к столу. Прижимает к торцу, вновь обжигает мои губы горячим поцелуем, проводит ладонями по телу от груди до бёдер и разворачивает меня спиной к себе. Поцелуи перемещаются на шею, пальцы собирают тёмно-синюю ткань, комкают, тянут вверх. Наклоняюсь вперёд, опираюсь на столешницу, тону в этом безумстве.
Всё равно.
И уж всяко позже я едва ли стану сожалеть.
Я наслаждаюсь каждым моментом, каждым прикосновением, каждым вздохом. Пусть так, пусть здесь и сейчас. Если никто никого не принуждает, если нам обоим всё по нраву, то отчего нет? Да и нет тут дворцовых стен, всевидящих, всеслышащих, давящих незримо даже в самой просторной зале, напоминающих беспрестанно, где мы, кто мы и чего от нас ждут.
Ощущаю пальцы на бёдрах, на полоске кожи между краем чулок и кружевной оторочкой нижнего белья. Они легко проникают под тонкую льняную ткань, ласкают, заставляя выгибаться и прикусывать припухшую губу. Стефан прижимается к моей спине, его дыхание щекочет шею. Затем отодвигается, убирает руку, порождая волну и колючей досады, и жаркого предвкушения. Короткая возня с нашей одеждой, верхней и нижней, сменяется проникновением и последующими толчками. Я прогибаюсь сильнее, радуюсь смутно, что едва ли нас услышат – в чужом доме, где мы лишь гости, в комнате, спальней не являющейся. Откликаюсь на каждое движение, не сдерживаю прерывистых стонов. Мужские ладони сжимают бёдра сильнее, ощутимее, раскачивающееся ожерелье норовит ударить по груди, но здесь и сейчас мелкие неудобства кажутся далёкими, в достаточной мере несущественными, чтобы вовсе не удостаивать их вниманием.
Неважно.
Наслаждение подступает, захватывает, закручивает нас обоих попеременно в ярком безудержном вихре, я бессильно провожу ногтями по твёрдой гладкой столешнице. Пытаюсь отдышаться и заодно собрать поскорее рассыпавшийся осколками мир – всё же место не располагает к длительному смакованию послевкусия. Стефан отодвигается, поправляет мою одежду и свою. Я выпрямляюсь, поворачиваюсь лицом к мужчине и разглаживаю юбки заново, тщательнее, убеждаюсь, что все части платья в пределах видимости выглядят ровно также, как до нашего визита в библиотеку. Стефан наблюдает за моими действиями и вдруг обнимает за талию, притягивает к себе и целует. Почти сразу отстраняется, смотрит пристально мне в лицо, касается свободной рукой подбородка. Улыбается, и я улыбаюсь в ответ. Мне легко, беззаботно и не хочется назад, к людям и тревогам.
– Надо вернуться, пока нас не хватились, – напоминаю всё же, потому что мужчина не спешит разрывать объятия.
– Надо, – соглашается Стефан, и я слышу нотку сожаления в его голосе.
Погасив свет, мы покидаем библиотеку и тихо возвращаемся в парадные залы. За время нашего отсутствия ничего не изменилось. Большая часть блюд и приборов убрана, остались графины с вином, сладкое и засахаренные фрукты. Танцы – на сей раз хорошо известные, привычные – продолжаются, а кто не танцует, тот сидит за столом, беседуя с соседями, перебравшимися поближе, или играя с ними в карты. Лишь Илзе держится наособицу, за пиршественным столом среди людей и в то же время одна-одинёшенька, холодная, словно змеиная богиня. Заметив нас, поднимается, идёт к нам, почтительно склоняет голову пред императором. Стефан касается моей руки, показывает взглядом, что отойдёт ненадолго, и я киваю. Илзе провожает Стефана настороженным взором и заходит мне за спину, поправляет причёску.
