со Стаматаки все больше обострялись. Инспектор археологического общества уже чувствовал приближение решающих находок. У него было серьезное опасение, что Шлиман его обманет и что-нибудь утаит. За каждым шагом Шлимана Стаматаки следил неотступно, не позволял увеличить число рабочих, дрожал, что Шлиман сроет все неархаические стены. Шлиман бесился и кричал на Стаматаки. Софья поехала в Афины, чтобы добиться в министерстве смены инспектора. Ничего не помогало. Наконец, Шлиман написал такую телеграмму министру: «Чиновник устраивает невыносимые трудности. Если не прекратится, оставляю раскопки и немедленно уезжаю с женой в Америку».
Чтобы верней было, Софья вызвалась сама съездить в Навплию и отправить телеграмму.
Через два дня пришел успокоительный и примиряющий ответ от министра просвещения.
– Вот видишь, – сказал Шлиман жене, – с этими людьми надо действовать угрозами, только тогда чего-нибудь добьешься!
Софья одобрительно кивнула. До конца своих дней Шлиман так и не узнал, что составленная им грозная телеграмма была разорвана в клочки и выброшена на дороге между Микенами и Навплией. Вместо нее Софья составила и послала другую телеграмму – очень решительную, но гораздо более вежливую.
Через неделю после этого случая в глубокой шахте, вырытой посреди круга, было найдено золотое кольцо.
Немедленно отпустили всех рабочих. Вызванный из Аргоса отряд солдат окружил Микены кордоном. На акрополь никого не пропускали. Генрих и Софья Шлиман под неусыпным надзором Стаматаки раскапывали священные могилы.
Их нашли пять, как и написано у Павсания.
Трудней всего пришлось Софье. Двадцать пять дней простояла она на коленях в глубоком раскопе, ножом взрыхляя землю и вынимая один за другим золотые предметы. Эту работу она не хотела уступить никому. Действительно, быстрые и ловкие женские пальцы были здесь нужнее, чем мускулы мужчины.
Каждая могила представляла собой четырехугольную яму, выложенную камнем. Некоторые были высечены прямо в материковой скале. В могилах лежали кости, черепа и даже одна, мумия. Всего были собраны останки семнадцати человек: двенадцати мужчин, трех женщин и двоих детей. На нескольких черепах лежали маски – с необыкновенным искусством выдавленные тонкие золотые пластины! Они, несомненно, представляли собою портреты покойников.
Могилы были буквально набиты золотом. Пояса из золотых пластин, золотые бляхи, которые когда-то были пришиты к одежде, кольца, на которых игла древнего гравера с поразительным искусством изображала сцены охоты и сражений, золотые и серебряные кубки, золотые рукоятки мечей, золотые пуговицы с тончайшей чеканкой, маленькие золотые весы, золотые диадемы, запястья, алебастровые вазы, изделия из янтаря, геммы из сардониксов и аметиста.
Было от чего закружиться голове инспектора Стаматаки – тринадцать килограммов золота!
Шлиман ночью потихоньку вынимал одну из масок и целовал холодный золотой лоб. Он был уверен, что именно эта маска покрывала лицо Агамемнона. В письме Шлимана к министру просвещения так и написано об этой маске: «Она очень похожа на портрет Агамемнона, который я давно нарисовал в своем воображении». Но в могилах было не только золото. Огромное количество бронзового оружия было закопано вместе с телами павших воинов.
В одной из могил оказалось восемьдесят мечей – целый арсенал по тем временам! Наконечники копий и стрел, ножи и кинжалы из микенских могил – неоценимый материал для характеристики строя и материальной культуры древнейшего греческого общества.
Изумительны найденные в могилах длинные мечи с вычеканенными на них изображениями. Даже по несовершенной репродукции можно составить представление о необычайной выразительности каждой линии рисунка, о ювелирном совершенстве и, прямо скажем, изощренности микенских мастеров. Львы, охотящиеся за газелями, борьба людей со львами, кошка, подстерегающая водяных птиц, – вот сюжеты этих украшений. Технически они выполнены чрезвычайно сложно. Львы и обнаженные части человеческих тел сделаны из золота, одежда и вооружение – из серебра, украшения и фон картины – эмалевые.
При взгляде на эти изображения оживает в памяти рассказ Гомера о том, как бог-кузнец Гефест создавал доспехи для Ахилла («Илиада», XVIII, 478–607).
Итак, Гомер вновь оказался прав! Микены по праву заслужили эпитет «златообильные», а скелеты, найденные в могилах, были безмолвными свидетелями и жертвами страшной трагедии, которая больше трех тысяч лет тому назад разыгралась в стенах дворца Агамемнона.
В самый разгар этих поразительных находок, когда из маленькой захолустной Навплии во все концы мира летели сенсационные телеграммы, произошел характерный случай.
Навплийский градоначальник донес начальству, что полицмейстер Навплии Леонид Леонардос получил от бразильского императора «на чай» тысячу франков, но тот раздал своим коллегам только сорок франков.
На следующий день полицейского выгнали со службы и отдали под суд, обвинив едва ли не в государственной измене.
Дело могло окончиться скверно. Но Шлиман вступился за неудачливого полицейского. Телеграмма за телеграммой летели в Афины. Все министерства и парламент были засыпаны доказательствами невиновности Леонардоса. Наконец Шлиман послал лаконическую, но решительную телеграмму виновнику происшествия, дону Педро, находившемуся в Каире. Шлиман настаивал, чтобы император точно указал, какую именно сумму полицейский получил.
Дон Педро оказался в весьма неловком положении. Сорок франков «на чай» – это не очень щедро. Но Шлиман мог предать дело неприятной огласке. И пришлось дону Педро официально подтвердить, что он вручил Леонардосу для распределения между полицейскими «императорский подарок» в размере сорока франков. Полицмейстер был спасен.
Тем временем были закончены и раскопки. В телеграмме на имя греческого короля Шлиман официально передал все найденные в Микенах сокровища народу Греции. Эта телеграмма обошла всю мировую прессу. Наиболее серьезные газеты излагали отчеты Шлимана, печатавшиеся в «Таймсе»; газеты бульварного толка печатали сенсационные сообщения о найденном золоте. Даже московская охотнорядская «Газета Гатцука» в конце 1876 года сочла нужным сообщить: «Открытия г. Шлимана в его Микенских копях начинают походить на фантастические…»
Трудно сейчас восстановить всю картину растерянности и зависти, которую вызвали в ученом мире микенские раскопки.
Только английские и отчасти французские ученые отнеслись со вниманием и уважением к открывателю Трои и Микен. Летом 1877 года Шлиман привез, в Лондон свое собрание троянских древностей, которое должно было быть выставлено в Кенсингтонском музее. Этот приезд был сенсацией, триумфальным шествием. Десять ученых обществ просили Шлимана сделать доклады на торжественных заседаниях. Три из этих приглашений Шлиман принял. Крупнейшая лондонская фотографическая фирма приобрела монопольное право на распространение портрета знаменитого археолога. Художник Тодж неделями ходил за Шлиманом, чтобы написать его портрет для Королевской академии. Шлиман впоследствии писал: «В Лондоне меня… в течение семи недель принимали так, будто я завоевал для Англии новую часть света».
Археологическое общество присудило почетные дипломы Шлиману и его жене. Софье, несмотря на нездоровье, пришлось приехать в Лондон, чтобы перед собранием виднейших ученых сделать доклад о своей работе.
Старик Гладстон, в свободное от политики время развлекавшийся изучением Гомера (без
