огромные бесплодные потери, пока танское правительство не призовет на помощь окрестных “варваров”, сохранивших боеспособность (которой нет у китайских пахарей) и чувство чести (которое иссякло у пограничников). В подавлении мятежа примут участие тюрки, тибетцы, южные горцы мань и уйгуры; придут даже западные воины в черных халатах – арабы из пограничных войск Халифата, оставшиеся без работы при новом режиме Аббасидов. Династия Тан будет спасена, но население страны за семь лет усобиц сократится втрое. Потом начнется долгий и трудный процесс возрождения китайской державы в ее традиционных рамках, не включающих западную степь, горы юга и северную тайгу …
По сравнению с этими пертурбациями Византия живет в 750 году гороздо проще – хотя не скучно и не мирно. Постоянный натиск арабов не дает имперской власти оторваться от армейских кругов, да и от крестьян, пополняющих армейские ряды и наполняющих имперскую казну. В этом залог долголетия нынешнего византийского режима: он проживет еще почти пять веков, а системы Тан и Аббасидов – втрое меньше. Но, конечно, и здесь есть свои “проклятые” проблемы: балканская и иконоборческая.
Балканский полуостров всегда был ближней периферией Константинополя; его жители, кто бы они ни были, пополняли ряды столичных жителей, имперских солдат и налогоплательщиков. Оттого в Византии почти нет “варварофобии”, и в составе правящего класса много “инородцев”: славян и армян, сирийцев и анатолийцев. Даже императорская династия Исавров ведет свой корень от полуварвара - полководца, спасшего столицу во время второй ее осады арабами в 717 году. Но такое превращение варваров в ромеев (как византийцы сами себя называют) происходит только в момент их перемещения в зону православно-имперской культуры, а пока варвары сидят в глубине Балкан, они не склонны перенимать “цивилизованный” образ жизни. Так же ведут себя степняки по отношению к Китаю – но у Византии есть в этом плане ряд важных преимуществ: одинаковый тип земледелия, отсутствие сильных этнических предубеждений к соседям и, наконец, государственная религия, которая ставит себя выше этнических различий и призывает к крещению “язычников”. В таких условиях могло бы широко развернуться миссионерское движение, какое уже ведут вчерашние “варвары” – англосаксы и ирландцы – среди племен будущей Германии. Но на Балканах эта деятельность тормозится иконоборческим расколом.
Очень странное это явление – иконоборчество. Император Константин Пятый поглощен трудной войной на два фронта – с мусульманами и с болгарами. Несмотря на такую занятость, он упорно требует, чтобы верующие в церквах не поклонялись иконам, как идолам – а верующие столь же упорно сопротивляются государевым указам, и монахи-проповедники организуют их стихийное сопротивление. Повод вроде бы ничтожный, а распря вышла нешуточная: дело доходит до погромов и казней, только что не до гражданской войны. Это противостояние продлится больше века – почему так долго? Видимо, это кризис роста молодого византийского социума, волею судеб облаченного в старое имперское платье. Новые социальные силы не оформили еще свою экономическую программу и потому дейтвуют под религиозными знаменами. Так будет и в Западной Европе в более позднюю эпоху Реформации, но там исход борьбы окажется иным: в условиях Нового времени правительства подчинят себе церковь. В Византии же монахи переупрямят победоносных императоров, после чего церковь начнет энергичную проповедь православия среди балканских славян и иных язычников. Но дорогое время будет упущено: большая часть Европы станет католической, ибо Рим, слабый в административном плане, но ничем не стесненный в своей духовной активности, начал миссионерство раньше, чем Византия. А претензии византийских императоров на духовное господство в своей державе заранее ограничили зону будущего влияния византийской цивилизации (расцвет которой только начинается) сравнительно узкими рамками: Восточной Европой, Кавказом и Балканами.
Так живут в середине 8 века три великие державы, чья власть охватывает огромную зону: от Пиренеев до Кореи, от Кавказа до Судана, от пустыни Гоби до джунглей Индокитая. В ходе удачных завоеваний уже утрачено этническое единство основателей средневековых империй, зато накопился ворох социальных противоречий, ввергших Халифат, Византию и империю Тан в череду кризисов. В Византии это еще не так остро, но вскоре ослабление арабского пресса позволит императорам отвоевать большую часть Малой Азии, развернуть агрессию на Балканах – после этого на православную империю посыплются все те шишки, с которыми уже хорошо знакомы Халифат и Танская держава. Подавление ересей превратится в хроническую гражданскую войну, затянутся войны с болгарами, равно губительные для юной государственности балканских народов и для политического здоровья Византии … Великие державы поздней Античности давно исчезли. Но остались их “экониши” – ойкумены, и каждый новый этнос, по воле случая первым создающий свою государственность в такой опустевшей эконише, вынужден заполнять ее всю, подчиняя своей власти соседей, чуть отставших от него в социальном развитии. Такой блестящий, но изнурительный марафон завершается созданием огромной державы, политический механизм которой сжимает тесным обручем все населяющие ее народы. Их вынужденное сосуществование обостряет межэтнические конфликты, зато ускоряется социальная эволюция народов – подданных новой империи. Через одно-два столетия они перерастают рамки своей жесткой колыбели и вскоре разрушают ее, отныне способные к развитию национальной государственности в равноправном диалоге со своими соседями – вчерашними партнерами по имперскому подданству. Так первые державы Средневековья играют роль повивальных бабок для многочисленных этносов следующего поколения: на развалинах античных ойкумен они закладывают фундаменты новых цивилизаций, а сыграв эту роль рассыпаются, не дожив до “Высокого средневековья”.
Та же схема реализуется на периферии нового мира, будь то леса Германии или горы Кашмира, степи Поволжья или берега Индонезии. Посетим же и эти края, не ведавшие блеска античной цивилизации и начинающие новую жизнь как бы с чистого листа. В будущей Франции быстро идет в гору держава Каролингов - наследников Карла Мартелла, сокрушившего армию арабов при Пуатье в 732 году. Этот воевода оттеснил от власти последних Меровингов – потомков славного Хлодвига, а теперь сын Карла – Пипин Короткий - договорился с римским папой, что будет не только коронован, но и “помазан” на царство, то есть станет владыкой “божьей милостью”, а не только по выбору аристократии франков. Акт “помазания” нового правителя совершит англосаксонский священник Бонифаций - креститель лесных германцев, нуждающийся в военной помощи Пипина для успеха своей миссии. Короновать же Пипина будет сам папа – он не поленится пересечь Альпы, так нужна ему защита от посягательств лангобардов – властителей новой Италии. Так все заинтересованные лица общими усилиями воздвигают в Европе новую варварскую империю. Ее будущий глава – Карл Великий (сын Пипина) объединит под своей властью Баварию и Италию, приморскую Аквитань и лесную Саксонию, разгромит аварский каганат в степях будущей Венгрии
