буквами было написано на небольшом листочке. И больше ничего.
— Если есть какие мысли, поделись, — глядя на него, скупо произнес Химик. — Что смогу — подскажу!
Гришку прорвало. Сначала осторожно, затем все более горячо, а под конец почти взахлеб он поведал о том, что произошло в последние три дня. Единственное, он не стал рассказывать вору о Татьяне, считая это дело личным и никого не касающимся. После того как выговорился, Парфен почувствовал почти физическое облегчение. Как будто с него сняли непосильное ярмо.
— Короче, о чистосердечном и не думай! — строго глядя на него, посоветовал Химик. — Следак только этого и ждет. Стой пока, а там время покажет!
Уже позже, вспоминая этот разговор, Парфен понял, насколько наивно и глупо он поступил, доверившись Химику.
* * *
Теперь уже все поглядывали на приближающуюся колымагу: и осужденные, и охрана. Дождь, поначалу робкой изморосью сыпавший с неба, постепенно замолотил уже не на шутку.
«ЗИЛ», оборудованный будкой для перевозки заключенных, очень медленно приближался, и, хотя никто из сидевших на корточках людей не спешил оказаться за колючей проволокой, в данных обстоятельствах они в душе невольно проклинали шофера и его допотопную технику.
Парфен еще ниже опустил голову и вспомнил тот день, когда он решил свою дальнейшую судьбу.
* * *
В то утро Тарасов вызвал его на допрос сразу после завтрака.
«Еще в кишках не улеглось, а уже тащат!» — недовольно подумал Парфен, хотя после тюремного завтрака и укладываться было особенно нечему. Он по привычке заложил руки за спину и потопал впереди конвоира.
Тарасов его встретил, как всегда, сдержанно. Вообще, после того памятного первого раза никаких наездов на Григория не было. В тюрьме он кантовался уже около двух недель, и следователь вызывал его всего три раза. Адвокат один раз побеседовал и пропал, оставив о себе в память запах дорогого одеколона и кучу полунамеков и обещаний.
Но сегодня разговор произошел необычный.
Необычное началось с того, что Тарасов был не один. Вместе с ним в камере, куда доставили Гришку для допроса, присутствовал и Ходаков.
— Ну, Парфенов, — решительно хлопнул ладонью по столу Олег Александрович, — наши лясы да басы с тобой закончились! Учти, — поглядев на парня, предупредил капитан, — разговор у нас с тобой задушевный, без протокола, так что… — вместо продолжения фразы он обменялся загадочным взглядом с товарищем и коллегой и оставил обдумывать концовку Парфену самому.
Гришку заинтересовало такое начало беседы. Он сосредоточился, ожидая ее продолжения.
— Для начала дай ему послушать, — кивнул капитан, и старлей достал диктофон.
— Парфен, хм-хе-хе, — голос, больше похожий на скрежет, безусловно принадлежал Вадиму. Но в каком состоянии должен быть приятель, чтобы так разговаривать? Наверное, у него на лице были написаны все его мысли, поскольку Тарасов тут же вставил короткую справку:
— Он, умирая, попросил диктофон специально, чтобы передать письмо тебе!
— … Гришка, брат, спасибо, что не бросил… Хе-хе… хотя и не надо было со мной возиться, глядишь, ты бы ушел…
«Так он думает, что я из-за него залетел!» — быстро отметил про себя парень, вслушиваясь в каждое слово умирающего друга. Затем из динамика вновь раздался негромкий голос.
— Послушай, я тебе тогда не успел сказать… у тебя, братишка, выхода нет! Делай все, как следак скажет, только пусть они тебя на особую зону спрячут…
Гришка поднял голову, пристально всматриваясь в аппарат на столе, не веря, что Свирид мог сказать такое.
— Нас с тобой да и Мишку Макара, похоже, списали. Нас, я догадываюсь зачем, а ты… ты засветился с той бабой на первом деле!
Гришка приходил в ужас, леденея от того, что слышал.
— Братан… — Тихий, как шелест осенней листвы, голос заставлял цепенеть парня. — Ты думаешь, какой срок тебе отвалят… а срока-то не будет!
Дальше магнитофонная пленка некоторое время прокручивалась вхолостую, затем последовал щелчок.
— Он… — Гришка не решился до конца озвучить свой вопрос, только посмотрел молча на Тарасова, затем на оперативника.
— Да, он умер, — подтвердил невысказанную мысль капитан.
С минуту в камере стояла полная тишина. Потом Гришка тяжело вздохнул, низко опустив голову. До него дошло, что все это не вымысел и не чья-то бредовая фантазия, а самая настоящая правда. Все последние дни он размышлял об обстоятельствах произошедшего. О том, что их со Свиридом и Макаром так резко подорвали на дело, о странной встрече с ментами почти у самого подъезда авторитета. Затем неожиданное и очень уж своевременное возвращение пэгээсников. И если у Гришки уже не оставалось никаких сомнений по поводу подставы, единственное, что он не знал, кто им все это организовал. На старших думать хотелось меньше всего. Не из-за того, что Парфен проникся душой к лидерам группы, — просто так себе спокойнее было. Все же оставалась надежда, что тебя вытащат, прикроют! И знакомство с Химиком, записка с воли, передачка, наконец, — все это подняло уверенность в том, что он не брошен, не один!
Тарасов, внимательно наблюдавший за парнем, тихо сказал:
— Хочешь, я тебе весь расклад дам?
Гришка молча смотрел на него, но взгляд без всяких слов говорил: «Да, хочу!» Слишком напутано у него было в голове, чтобы из общей сумятицы выделить правду. А она ох как нужна была ему!
— Ну, так слушай! — не торопясь, начал капитан. — А если что, — он кивнул в сторону старшего лейтенанта, — Артем Михайлович поправит! Короче, — начал после недолгого раздумья Тарасов, — решился вопрос о твоей короткой жизни после того, как ты засветился с той женщиной! Ведь не ты исполнял? Не ты! Но убийцу и заказчика сдать мог! Вот и подписал ты себе именно тогда смертный приговор! Но зачем молодого и здорового парня просто так мочить, когда можно его еще использовать!
— Двух зайцев из одного ствола! — вставил реплику молчавший до сих пор Ходаков.
— Совершенно в точку, — обрадовался его подсказке Тарасов. — Вас как слепых котят кинули под Улыбку. Заколбасить-то вы его заколбасили, но ведь за это кто-то ответить должен, ведь не фраера фуфельного завалили — вора! Вот этим кем-то и будешь ты, дружок!
Под пристальным взглядом Тарасова Парфен ощущал себя крайне неуютно. В который раз уже он невольно признавал правоту следака! А его уверенность в себе только добавляла мандража. Лучше бы он кричал и топал ногами, как в первый раз!
— Мне, по большому счету, уже и не нужно твое признание, — сказал Тарасов. — Хочешь идти дальше в отказ — иди! Но только знай: Самосвал вчера устроил развеселенькую драку в кафе и почему-то его не отмазали пока. Потом, конечно, отмажут, но сначала он к тебе в камеру постарается попасть! Нравится перспектива с Самосвалом
