Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
как, расталкивая людей, не обращая внимания на окрики и ругань солдат, прорвалась сквозь оцепление, пытаясь найти тех двоих, которые волоком, через пути, куда-то утащили мужа. Их нигде не было – ни на перроне, ни в станционной постройке. Она снова метнулась к поезду, на четвереньках, пачкая одежду и обдирая ладони, пробралась под вагоном на другую сторону, огляделась, не зная, куда бежать дальше. И вдруг из-за аккуратно сложенных штабелями шпал услышала голоса. Найдя узкий проход, подобралась поближе и, осторожно выглянув из-за угла, в трех шагах от себя, в неярком свете болтающейся на столбе лампочки, увидела мужа. Ники, в перемазанном грязью пальто с разорванным рукавом, без головного убора, стоял, привалившись спиной к штабелю. Перед ним были двое с винтовками в солдатской форме – один молодой, другой, показалось, постарше. Сбоку еще один, с одутловатым лицом под сдвинутой набок бескозыркой, в матросском бушлате. И чуть поодаль – Ирина не поверила своим глазам – чернобородый с родимым пятном на щеке. Матрос, нетвердо стоявший на ногах, обшаривал карманы Ники.
– О, братва, глянь, у него кошелек имеется. А в кошельке-то что у нас? – Раскрыл портмоне и вытряхнул содержимое в снятую бескозырку, которую дал подержать одному из солдат. – Де-неж-ки, – его лицо исказила пьяная улыбка, – что вы, буржуи, – ткнул Ракелова револьвером в лицо, – из трудового народа вместе с кровью сосали.
– Та-ак, – вынул из бескозырки документы, – бумажки всякие ненужные, – скомкав, отбросил в сторону.
– Вы не имеете права, – с трудом шевеля разбитыми губами, проговорил Ракелов.
– Спорить будешь, гнида буржуйская? – Матрос, качнувшись, уперся револьвером ему в грудь. Ирина заметила на его руке татуировку – большой темный якорь, похожий на клешню. Жесткий голос внутри снова приказал: «Смотри и запоминай».
– Помнится, любезнейший, – ласково улыбнувшись, вмешался в разговор чернобородый, – на вокзале в Твери вы вполне соглашались с христианской идеей добровольно отдать ближнему рубаху. Теперь же, когда до дела дошло, отказываетесь пренебрегать материальным счастьем. Нехорошо, ой как нехорошо, – он укоризненно покачал головой.
– Я не собирался оказывать сопротивление и полез не за оружием, а… – растерянно пытался объяснить Ракелов.
– …а за хренометром, – загоготал матрос над собственной шуткой, с довольным выражением вытягивая из кармана Ракелова часы на цепочке, подаренные Ириной в день венчания.
– Похоже, золотые, – нерешительно, почти жалобно пробормотал молодой солдат.
– При социализме из золота отхожие места будут строить, понял? – Чернобородый, отобрав часы у матроса, с размаху швырнул их наземь. Часы разбились о камень, торчащий из-под шпалы.
Ирина, наблюдавшая за унизительной и страшной сценой, молила Бога только о том, чтобы эти нелюди отпустили Ники.
Ракелов вдруг распрямился.
– Да как вы смеете? – Его голос, до этого нерешительный и просящий, окреп.
Один из солдат, тот, что помоложе, мгновенно вскинул винтовку и, направив ему в живот, передернул затвор.
– Брось, Санек, не стреляй, маслинки для других дел сгодятся. Штыком ткнем разок – с него и хватит, – тихим голосом проговорил тот, что постарше, равнодушно глядя на Ракелова узкими, колючими глазами и поглаживая винтовку с примкнутым штыком короткими, будто обрубленными пальцами, на каждом из которых виднелась крупная татуировка в виде отдельной буквы. «САША», – успела прочитать Ирина.
Почувствовав, что через мгновение может случиться непоправимое, она выскочила из укрытия, подбежав к чернобородому, схватила за рукав куртки и принялась изо всех сил трясти его.
– Отпустите, прошу вас! Вы же знаете, это мой муж, он ни в чем не виноват! – отчаянно кричала она. – Он… у нас… свадебное путешествие, – ухватилась за спасительную мысль, считая, что простые, нормальные слова смогут пробудить в этих людях понимание и сочувствие, вернут в обычную человеческую реальность. – Да-да! Свадебное путешествие! – Повторяла, обращаясь то к одному, то к другому. – Умоляю, отпустите!
Чернобородый, немного растерявшийся вначале от ее неожиданного появления, увидев, что она одна, крепко схватил Ирину за кисть руки.
– А жены при социализме, – он похотливо ухмыльнулся, – будут общие…
Матрос понимающе кивнул и, расставив руки, нетвердыми шагами двинулся в ее сторону.
– …посему и свадебные путешествия – пережиток, который мы не возьмем с собой в светлое будущее.
– Ира, уходи! Уходи скорее! – отчаянно закричал Ракелов.
– Ники! – Оттолкнув матроса, она бросилась к мужу, думая только об одном: «Пусть, если хотят, убивают вместе. Я – его жена!»
– Куда, сука?! – Короткопалый наотмашь, со всей силы ударил ее по лицу. Потеряв равновесие, Ирина, раскинув руки, опрокинулась на спину, наткнувшись плечом на какую-то острую железку, пронзившую тонкую ткань пальто и с хрустом вонзившуюся в тело. Хватая ртом воздух, она беспомощно лежала на земле, теряя сознание от нестерпимой боли, унижения и безысходности.
– Ира-а-а! – Ракелов рванулся в ее сторону.
– Тикает, братва! Пли!
Она не услышала выстрелов. В последний момент увидела только, как из стволов винтовок и револьвера изрыгнулись язычки пламени, как, с широко открытыми, удивленными глазами, словно подрубленный, упал Ники, как в страшном танце смерти задергалось его тело, отпуская душу туда, откуда она пришла.
Она не услышала выстрелов. Только странный звук, похожий на стон оборвавшейся струны. Словно где-то на небесах заплакал их не родившийся ребенок…
12
Ирина открыла глаза. Осеннее солнце пробивалось сквозь щели между досками, закрывавшими небольшое окно почти под самым потолком. Кирпичные своды. Обшарпанная стена с подтеками. Грязный матрац прямо на полу. Соломенная труха и песок. Тяжелая дверь с окошком. Чей-то стон. Нет, плач.
– Слава тебе Господи! Очнулась, родимая!
Незнакомый голос. Добрые, окруженные сеткой мелких морщин глаза пожилой женщины в черном платке.
– Уж я и не чаяла. Третий день, поди, лежишь.
Ирина попыталась приподняться. Плечо отозвалось тупой болью.
– Где я? – Не узнала свой голос, глухой и надтреснутый.
– Как где, милая? В тюрьме, известно где. Третий день в беспамятстве лежишь. Уж думала, и не очнешься. Да ты лежи, лежи, не вставай. Рана у тебя на плече. Не зажила еще. В первую ночь такой жар был – думала, преставишься. Слава Богу, два дня доктор тут с нами был. Добрый. Кабы не он, так эти ироды тебя б вынесли да закопали. А он не дал. Самого-то намедни ввечеру увели, так и не возвертался еще. Не замучили б, нечестивцы. Дай Бог, чтоб на волю отпустили. – Перекрестилась. – Тебя как звать-то?
– Ирина, – собственное имя показалось чужим.
– Ну и слава Богу. – Женщина снова перекрестилась. – А то кабы померла, раба Божья, так я б и не знала, за кого молиться. А меня Дарьей назвали. Батюшка у нас в станице, который крестил, сказал – имя персидское. «Море» означает. А я моря-то отродясь и не видала. И не увижу,
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
