Книга Каирские хроники хозяйки книжного магазина - Надя Вассеф

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57

Почему разрушился мой брак? Переломный момент настал всего за сорок восемь часов до рождения нашей дочери Лейлы. (Это случилось через несколько недель после того, как я обругала уличного хулигана, чем привела в изумление персонал магазина.) Была пятница, а пятницы в Каире всегда проходят как в похмелье. Замедленный темп. Приглушенные звуки. Я ковыляла по улице Двадцать шестого июля, держа за руку Зейн и все менее успешно пытаясь игнорировать боль, которая с каждым шагом простреливала мне снизу доверху всю левую ногу. Вдруг с нами поравнялся серебристый универсал Хинд. Она жестом позвала нас с Зейн сесть в машину. Хотя до дома оставалось всего несколько улиц, эта дорога казалось мне просто бесконечной, поэтому я с радостью согласилась. Я посадила Зейн в пустое детское кресло Рамзи на заднем сиденье, а сама села впереди, рядом с Хинд.

– Я больше не могу. Пусть ее наконец из меня вытащат.

– Скорее всего, она тоже так считает, – сказала Хинд.

– Ты не помнишь свои последние два дня до рождения Рамзи?

– Я очень постаралась это забыть, – сказала Хинд и, явно желая поскорее закончить этот напряженный диалог, остановила машину у моего строящегося гаража, хотя я обычно заходила в дом через главный вход.

Помню, я сразу заметила, что в квартире подозрительно тихо. Зейн отпустила мою руку и побежала к себе в комнату; звук ее шагов быстро удалился и пропал. Я пошла дальше по коридору в нашу спальню. Я не стала окликать его по имени. Просто толкнула дверь. Он стоял спиной ко мне, опершись на зеленое железное ограждение у окна, с телефоном у уха. Я не позвала его. Не пошевелилась. Он говорил сладким, медовым голосом. Хоть я и не прислушивалась, мне было слышно каждое слово. Но больно было не столько от его слов, сколько от мягкости его тона, расслабленности его позы. Я закрыла руками уши, но было слишком поздно. Меня словно заполнила пустота. Я посмотрела на пол – мне казалось, что все мои внутренности выпали и лежат там внизу. В конце концов я хрипло попросила его положить трубку. Он повернулся. Сказал ей, что должен идти.

– Я не видел, как ты зашла в здание, – сказал он, тут же заняв оборонительную позицию.

– Мы зашли с другого входа, – машинально пояснила я.

Мы отправились на наш еженедельный семейный ланч. В какой-то момент я тайком рассказала Хинд, что произошло. Мы обменялись тоскливыми взглядами. Я набила свой и без того раздутый живот едой. После ланча я наорала на мужа, хотя на самом деле больше на саму себя – за собственную глупость.

Через два дня, как и было условлено, меня вкатили в операционную. Он был там, глядел на все из-под насупленных бровей; выражение его лица было загадочным. Я чувствовала себя совершенно безучастной. Все это происходило с кем-то другим. Я не узнавала ни его, ни себя. В тот момент я не хотела быть разведенной и не хотела, чтобы мои дочери росли, вечно осознавая отсутствие одного из родителей. Как только шов зажил, я вернулась на работу. Diwan всегда исцеляла меня, но на этот раз все было иначе. Как только в разговоре или названии книги возникала тема брака или развода, я чувствовала себя так, словно на меня все смотрят. Я не хотела ничего говорить – или чтобы обо мне что-либо говорили, – пока я сама не разберусь со своей историей. Я вдруг задумалась: не научилась ли наша уборщица – изготовительница морковных кексов Сабах от своих прежних американских хозяев понимать по-английски лучше, чем она это демонстрировала? Наверняка она заметила, что мы с Номером Один больше не едим вместе. И что наши диалоги стали вежливыми, но холодными. Я представила себе, как она сплетничает об этом с Самиром. В машине я вела личные разговоры по-французски или по-английски – на языках, которых он не знал, – но начала беспокоиться, что он тоже мог уже набрать достаточный словарный запас, чтобы улавливать смысл моих фраз. Я детально воображала такую сцену: в обеденный перерыв Самир, потягивая чай, в лицах рассказывает о моем семейном несчастье группе наших работников. Я была готова поклясться, что каждый раз, когда я выходила из офиса, кучка сотрудников тут же разбегалась по разным углам. В следующие несколько месяцев, когда я ездила к семейному психологу, я просила Самира высадить меня за одну улицу от нужного места. Кроме того, для верности я отправляла его по какому-нибудь заданию в другую сторону, чтобы он не увидел, в какое здание я вхожу.

Моя паранойя усиливалась. Я стала вести внутренние диалоги с книгами из Diwan – в особенности с одним конкретным автором, Элизабет Гилберт. Во времена, когда мы только открылись, Номер Один наткнулся где-то на ее первый роман «Крепкие мужчины». Ему понравилась ее манера, и он убедил меня заказать несколько экземпляров. Помню, как я стояла в торговом зале и предлагала ее всем, кто проявил хоть какой-то интерес. Безуспешно. Тогда я пустила в ход тяжелую артиллерию: поставила над нетронутой стопкой табличку «Diwan рекомендует». По-прежнему – ноль внимания. Много месяцев спустя я сдалась, вырвала из всех экземпляров титульные страницы и отправила всю партию обратно издателю как часть ежегодного возврата. Я затаила обиду. Не люблю книги, которые меня подводят. В 2006 году, как раз в год разоблачения Номера Один и нашего развода, Элизабет снова ворвалась в мою жизнь с мемуаром-бестселлером «Есть, молиться, любить», в котором она описала путь к обретению себя после развода. Книга продавалась сама собой. И каждый раз, когда я проходила мимо этой стопки или пополняла ее новыми экземплярами – будь то на Замалеке, в Гелиополисе или Маади, – я слышала голос автора.

– Вали. Только так ты обретешь саму себя.

– Заткнись, Лиз! Ты ничего не знаешь о моей жизни.

– Неважно. Просто смирись.

– Отстань. Сама знаешь, как заканчивается твоя история.

Хинд и Нихал не оставляли меня ни на минуту. Во время деловых встреч я то и дело замечала, как они озабоченно смотрят на меня. Когда они поняли, что я это вижу, то стали отвечать мне подбадривающими улыбками. Когда этого было недостаточно, они выражались яснее: все будет хорошо, ты пройдешь через это и станешь лучше и сильнее, ты не первая и не последняя. Всякое бывает.

После шести месяцев бесед с семейным психологом и бесконечных советов от близких друзей и случайных знакомых мне пришлось непосредственно столкнуться со своим самым главным опасением: я боялась разочаровать маму. До этого, когда я поднимала в разговоре тему развода и его последствий, она ограничивалась только какими-то загадочными комментариями. Но я догадывалась, что она не одобряет эту идею. И это была правда. Но была еще другая, гораздо бо́льшая правда, разглядеть которую я сумела не сразу: матери желают своим дочерям лучшей жизни, чем была у них самих.

– Что лучше сделать сегодня на обед, мулюхию или фатту? Что детям больше понравится? – спросила мама во время нашего обычного утреннего телефонного разговора.

– Думаю, детям наплевать, мам. Одной восемь месяцев, другой два года. Сделай фатту.

– Ладно, скажу Беширу, чтобы сделал мулюхию. Детям полезно есть зелень.

Все наши разговоры строились по этой же схеме: она спрашивала мое мнение, я его высказывала, а потом она делала по-своему.

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57