себя в руки, Екатерина принялась за воспитание детей – причём с удвоенной энергией. В этом уже была насущная необходимость.
Николенька подрос достаточно для получения надлежащего образования. Но здесь, в Милятино, кроме уроков матери, иных возможностей для обучения подростка не было. Беда скрывалась далеко не только в этом. Екатерина всё отчётливей осознавала, что будущность её детей туманна, а положение в обществе будет для них утрачено и навсегда…
Михаил не без тревоги наблюдал, как явственно меняется характер обожаемой супруги. Екатерина стала скрытной, даже жёсткой. Не утруждаясь объяснениями с мужем, она кому-то посылала письма. А получив (и не всегда) ответы, жена лишь сильней замыкалась в себе. На все неловкие попытки его участия, тревожные расспросы, она, по большей части, реагировала холодно. И Михаил, промучившись предположениями, решился на тяжёлый разговор.
Беседа, как и следовало ожидать, сложилась далеко непросто. Он, никогда не слышавший от Кати упрёков за их нынешнего положение, был сражён. Всё, что так долго сдерживалось в глубине душе её и подавлялось эти годы, – в миг хлынуло потоком. Конечно, он и сам осознавал, догадывался, что жена страдает. Но слышать это – сразу, и вот так…
Он обещал ей предпринять шаги. Какие – представлял себе довольно плохо. Впрочем, серьёзно поразмыслил и потом… Потом решился – но в последний раз, – и снова обратился к брату.
Алексей Фёдорович, приближенный к государю, уже произведённый в графское достоинство, был на заре своей дипломатической карьеры. Он, получив письмо от сосланного брата, воспринял его просьбу со всей серьёзностью. И, незадолго до отъезда за границу, почти чудесным образом, успел помочь.
…Михаилу – для воспитания и обучения сына – было позволено переселение в Москву. И даже с некоторой вольностью в передвижениях, конечно с предварительным уведомлением полиции…
Месяц спустя семья перебралась в Москву, наняв приличную, но скромную квартиру в доходном доме. Как будто всё образовалось, и жизнь опять вполне наладилась. Так минуло ещё немного лет. Затем пришло печальное известие.
Брат – Фёдор Фёдорович, несчастный младший брат. Славный герой Бородина и одноногий инвалид…
По окончании войны Фёдора Фёдоровича произвели в полковники, хотя, конечно, он уже был не в строю. Последующие, отпущенные ему годы брат занимался прожиганием жизни. Став страстным игроком, любителем попоек и кутилой, Фёдор довольно скоро влез в долги. Те множились и стали непосильными. Фёдор пытался пару раз стреляться – отделался увечьями. И в том не повезло. В конце концов, от неуёмного существования своего он всё-таки преставился…
Сделавшись, согласно воли брата, основным наследником, Михаил получил кредитные бумаги Феди и впал в отчаяние…
Нет, если бы он мог – он заплатил бы, и тем бы сохранил единственное братнино имение. Но в нынешних тяжёлых обстоятельствах…
Крепко подумав и поговорив с Екатериной, решился Михаил отправиться к двоюродной сестре своей, дочери дядюшки, Владимира Григорьевича. А та, после трагической потери сына, жила совсем одна в своём имении.
Михаил Фёдорович, взяв с собой Николеньку, последовал в Отраду.
Спустя неделю после этого визита, в «Московских ведомостях» появилось извещение:
«С прискорбием оповещая о кончине родного брата моего полковника Федора Федоровича Орлова, я, нижеподписавшийся, объявляю, что отказываюсь совершенно от оставшегося после него имения и, не будучи намерен вступить во владение им, предоставляю оный на уплату долгов его…
Отставной генерал-майор Михаил Федоров сын Орлов».
Глава 35. Тот, кто оказался рядом
Апрель 1834 года. Санкт-Петербург.
В этот же день, по возвращении Иосифа Ивановича от Сапожникова, уже после обеда, в дом архитектора приехала Екатерина Новосильцева. Заказчица желала оценить плоды его трудов, а также получить некоторые объяснения по поводу письма.
Шарлемань разложил перед ней чертежи и эскизы – она их рассмотрела и одобрила, почти без замечаний. Затем спокойно повторила свой вопрос касательно письма. И архитектор, осторожно выбирая нужные слова, начал рассказывать.
Пересказал в подробностях, насколько помнил, давнишнюю беседу со странным посетителем. Всё, что услышал об Отраде, о разногласиях между кузинами… Упомянул услышанное о паломничестве.
– Он знал, зачем и почему вы ездили ко мне. Он знал, что, вы, скорей всего, откажетесь от своего намерения, чем предпочтёте мне другого архитектора… И этот господин пообещал содействие для получения мной выгодных заказов, конечно при условии…
Она спросила – и не без лукавства:
– Так что же вы?
Шарлемань даже немного растерялся:
– А я… Я счёл разумным не давать ответа и сразу же, как смог, поехал к вам.
Она кивнула понимающе и улыбнулась.
– Так вот в чём дело. Вот чем объясняются ваши расспросы… И про родных… И, – она, совсем в его манере, повторила: – «Почему вы выбрали меня?» Вам стоило тогда со мною объясниться прямо. Всё разрешилось бы быстрей и проще.
– Прошу меня простить. Теперь я понимаю, что был неправ… Токмо из-за своей обидной нерешительности. Когда бы я предвидел все несчастия, коих, возможно, удалось бы избежать…
– Несчастия? Помилуйте! Да что же с вами приключилось, любезный Шарлемань?
Она с волнением вгляделась в его лицо.
– Теперь уж непременно, непременно говорите! Да не утаивайте. Не вздумайте усугублять свои ошибки.
Он вкратце рассказал про завтрак у Сапожникова. Потом поведал про угрозы, про пожар, про инвалида, которого успел заметить в подворотне Стёпушка…
– И после этого я написал вам… Поймите, подозрение моё имело основание. Подробности! Тот господин прекрасно знал все обстоятельства дел вашего семейства. И все строительные новшества в имении. Историю паломничества… Ну кто, как не наставник, духовник…
Она устало перебила:
– Вам должно было сразу напрямую поговорить со мной.
– Сегодня, по получении от вас ответа, я навестил Сапожникова. Я рассказал ему о неприятностях моих и просил объяснения.
На это Новосильцева отозвалась с явной тревогой в голосе:
– Да, вы не слишком-то предусмотрительны…
– Он меня выслушал. Потом ответил – но уклончиво и, несколько своеобразно…
– Это совсем неудивительно.
Потом, как будто что-то вспомнив, она спросила:
– Скажите-ка мне вот что… Знакомил ли вас господин Сапожников с родственником своим – Ростовцевым, Яковом Ивановичем?
Шарлемань тут же кивнул с готовностью.
– О, да – Яков Иванович присутствовал на завтраке. По окончании трапезы я имел честь играть в бильярд с господином Ростовцевым. И, кстати…
– Что такое?
– Я вспомнил… Яков Иванович сказал тогда весьма философическую фразу. Как он сказал? Я, видите ли, выиграл партию, и он… Он произнёс: «Когда б мы знали наперёд, мсье Шарлемань, в чём состоит подлинный выигрыш и сколько долго суждено оплачивать своё везение…» Тогда я приписал его слова меланхолическому состоянию.
– Нечто подобное я и подозревала. – Екатерина Новосильцева встряхнула головой и попыталась встать.
– Но погодите, умоляю!
