любезным, справедливо рассчитывая на получение с меня денежной компенсации.
Сказав, что мне рекомендовали взять Вдовина, я протянул дежурному офицеру несколько ассигнаций.
— Вдовин так Вдовин, какая разница. Все они доходяги, — безразлично проговорил офицер, пряча в стол полученные от меня деньги. Затем он встал, выглянул из двери в коридор и приказал привести к воротам Вдовина.
Я пообещал вечером доставить взятого мной каторжанина обратно, на что в ответ услышал только какое-то невнятное бурчание. Получив с меня деньги, дежурный офицер считал дело исчерпанным. Я вышел из канцелярии, и стал прохаживаться у ворот.
Минут через десять появился каторжанин. Это был Сергей Вдовин. Кандалы с него не сняли: такое условие соблюдалось со всеми преступниками, выпускаемых из каторжного двора.
— Пойдем, — сказал я, и зашагал к берегу Финского залива.
Естественно, переносить ящики мне было не нужно, а где ещё можно спокойно поговорить с закованным в кандалы каторжником, как не вдали от людей на морском побережье? Не вести же его, в самом деле, в трактир или в Гостиный двор.
Отойдя на достаточное расстояние от каторжного двора, я остановился и убедился, что вокруг никого нет. Потом шагнул навстречу бывшему поручику, протянул ему руку для пожатия.
— Ну здравствуй, Вдовин.
Он поколебался немного, но всё же пожал мою руку. Рукопожатие его было сильным и уверенным.
— Здравствуйте, ротмистр. Не думал, что Вы меня узнаете.
— Узнать-то узнал, да не сразу. Подумал, когда тебя увидел, что обознался. Как ты здесь оказался? Что натворил?
Вдовин невесело усмехнулся. Лицо его стало таким, каким я его видел года три тому назад. Нелегкие испытания быстро заставляют стареть человека. Он не отвечал, а я его не торопил. Молчание затягивалось, поэтому я предложил:
— Давай лучше сначала поедим. Ты не против? Вот за теми соснами на берегу, кажется, есть прекрасное место. Пойдем.
Я подхватил корзину с едой, взятой в Гостином дворе, которая, признаюсь, весила очень прилично, и направился к небольшой сосновой роще, вплотную подходившей к берегу Финского залива. За моей спиной приглушенно звенели кандалы бывшего уланского поручика.
***
Место у сосновой рощи очень подходило для уединенного пикника. Поблизости не было не то что никаких строений, но даже и никаких следов присутствия человека. Мы оказались с Вдовиным наедине и могли говорить вполне откровенно.
Достав из корзины мыло и прихватив полотенце, прикрывавшее еду, я направился к воде.
— Давай руки помоем, — предложил я Вдовину, который сразу после этого присоединился ко мне.
Вскоре мы вдвоем уже сидели на песке перед разложенной на большом полотенце едой. Бывший поручик голодными глазами смотрел на угощение.
— Что ты сидишь как истукан. Давай ешь.
Повторять не потребовалось. Каторжник набросился на еду, как будто бы месяц голодал. Справедливости ради следует отметить, что и я не сильно отставал от него. Морской воздух и аромат, исходящий от сосен, сделали свое дело: во мне проснулся аппетит. Для того, чтобы наестся, мне хватило не больше пяти минут и двух телячьих котлет с куском печеночного пирога. Я отсел немного подальше от импровизированного «стола», забил табаком трубку, закурил, посматривая иногда на Вдовина, который продолжал уничтожать еду с невероятной быстротой и в огромных количествах.
Ароматный дым табака привлек его внимание. Он втянул в себя воздух, довольно улыбнулся, и принялся с удвоенной энергией поедать жареного цыпленка. Его аппетиту мог позавидовать даже сказочный людоед. Но что ещё ожидать от каторжника, рацион которого состоит всё время из одних только пустых щей да редкой каши?
Прошло, наверное, не менее полчаса, прежде чем Вдовин утолил голод. Он обтер руки о полотенце, вынул из корзины бутылку венгерского вина, откупорил её и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Возможно, если б я догадался захватить с собой рюмки, то мой старый знакомый показал бы больше воспитания. Однако, рюмки остались в гостином дворе.
— Превосходный завтрак, — подытожил каторжник, откидываясь спиной на песок. — Кстати, а лишняя трубочка у тебя не найдется?
— Найдется, посмотри в корзине.
Несколько минут мы лежали, не говоря ни слова. Мне лично не хотелось разговаривать. Я курил трубку и смотрел на медленно пролетающие надо мной облака, угадывая на что они похожи. В детстве, наверное, каждый из нас замечал, что облака напоминают своей формой то ветвистое дерево, то лошадь, то какого-нибудь сказочного персонажа. Да мало ли на что похожи облака в детстве.
Вдовин тоже молчал. Потом, докурив трубку, он выпил ещё вина, и сказал:
— Даже не знаю, как тебя благодарить, дружище. Не поверишь, но я уже восемь месяцев так вкусно и сытно не ел. Это лучший день в моей жизни за последнее время.
Что я мог ему ответить, каторжнику, осужденному провести всю свою дальнейшую жизнь на тяжелых работах и за высоким забором? Рассказать ему о своих неприятностях? О том, что меня за последние две недели несколько раз пытались убить? Допустим, я догадываюсь, за что меня хотели убить. Но мое положение не идет ни в какое сравнение с положением, в котором оказался Вдовин. Поэтому я молчал и курил.
Когда табак в моей трубке догорел, я почистил её тонким ершиком, завернул в тряпку и уложил в корзину. Вдовин же забил свою трубку новой порцией табака.
***
— Ты хотел знать, как я сюда попал, — через некоторое время произнес он. — Изволь. Я участвовал в Финской кампании, воевал в Финляндии против шведов. Совершил кое-какой проступок. Меня разжаловали в рядовые, судили и приговорили к пожизненным каторжным работам, а потом отправили сюда в Кронштадт. Здесь я нахожусь уже почти восемь месяцев. И буду находиться, видимо, до конца моей жизни.
— Но за что? Как это случилось?
Вдовин пожал плечами.
— Очень просто, mon cher. В прошлом году наш полк участвовал в войне против шведов, которая до сих пор никак не закончится, как ты знаешь. Однажды мне приказали занять небольшую финскую деревню, но я отказался его выполнять, пока мой эскадрон, который мне поручили в отсутствие нашего ротмистра, не обеспечат хорошей одеждой и едой. Вот за это меня и разжаловали в рядовые, а потом судили. Теперь я здесь на этом острове.
Рассказ бывшего поручика ошеломил меня. Во время службы в гусарах бывало, конечно, всякое, но что бы не выполнить приказ начальства — это чрезвычайный случай. На мой взгляд, такое невозможно можно оправдать.
— Но как ты мог…
— Не выполнить приказ? — закончил вместо меня Вдовин.
