class="p1">– А ты че, самый умный? рыночный торгаш? Если разбогател, завод тебе не нужен? Переедешь в Кортубин, бизнес там организуешь. Комбинату много металлолома требуется.
– При чем здесь я? Обсуждаем положение завода. И меры, как избежать…
– А заставить вернуть деньги за то, что воровски вывезено? Раскулачить тебя, бугая! Знаем вашу шайку. Ты, уголовник твой, поворотовские охранники да тот же Пятнашков Витька!
Пятнашков на сцене вздрогнул и крепче сжал губы. Ему уже вроде перемыли косточки. Зачем опять поминать? Неужели малыханский бизнесмен не мог по-другому выразиться? И откуда Утылва в курсе налаженного процесса со сбором лома? Откуда, если не от Цукова? Язык без костей, вот и мелет! и Виктора приплетает. А почему не Поворотова, который обеспечивал практическую организацию процесса и себе немалую долю вытребовал? Одного Пятнашкова трясут! Цуков же – не материально ответственное на заводе лицо. Начальник коммерческой службы ТыМЗ недобро посмотрел на болтуна. Здесь Цуков ошибся. Сосед Тулуза угадал промашку и двинул компаньона локтем: заткнись! От резкого толчка Федя ойкнул (он и так раненый – картошкой), а ему снова боль причиняют. Федя закричал уже с обидой и резкостью в голосе.
– Возмутительно! Оскорбляют! Не только меня, но и уважаемых людей!.. Абы что ляпнуть! Про Конституцию, ворпаней, теперь вот про воров! Требую к ответу. В Конституции непременно есть закон о клевете. Ладно меня, но Виктора Мироновича…
Глаза Пятнашкова сузились от бешенства. Он хлопнул ладонью по столу.
– Довольно! На этом все. Собрание закрыто.
– Утром директорша говорила – все свободны, все на выход. Туда же народ посылаешь?
– Да идите вы…
На сцене стул с грохотом отъехал от стола. Госпожа Пятилетова выпрямилась. Проникающие через жалюзи красные лучи упали и загорелись на круглой серебряной броши, приколотой слева на высокой груди. Выступили на свету мельчайшие детали переплетений стеблей и листьев. Тонкая, совершенная работа. Только некая несообразность – брошь засияла не целиком, из тени не выступил один ее фрагмент – лепесток у цветка триллиума – словно вывалился из переплетения. Изъян не был виден, пока директорша сидела, но теперь обнаружился.
За госпожой Пятилетовой поднялась ее свита. Варвара не покушалась оставить последнее слово за собой. Холодная презрительная статуя в костюме из серого джерси. Все закончилось. Поворотов махнул охранникам, чтобы распахнули двери за сценой. В зал со спертой кислой атмосферой устремился свежий воздух. Людской поток потянулся к общему выходу. Никто не оглядывался, повинуясь бессознательному и безошибочному инстинкту.
Никто, кроме Цукова. Интересно, Федя уже поставил на молодом Пятнашкове жирный крест за провал, а сам-то похвально отличился? Не задумываясь, бизнесмен рванул к сцене, хотя Тулуза его удерживал. Естественно (или не естественно), Цуков не мог соревноваться в быстроте с ворпанями. Младший Клоб очутился у него на пути, преодолев махом расстояние от ленинского барельефа. Ретивого Федю мягко затормозили.
– Варвара Ядизовна! Прошу прощения. Хочу сообщить. Я исполнил, как полагается. Передал этому мальчишке Имбрякину. Про дивор. Он подтвердил, что вернет…
Варвара повернулась всем корпусом и впилась в Федю дикими синими глазами.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
*
Смеркалось. Шумное сборище в заводоуправлении завершилось. Компромисс не достигнут. В окнах на первом и втором этажах вспыхнул яркий электрический свет. Действительность обрела конкретные, жестокие черты, проступили незаметные раньше детали. Но Варварины упорные синие глаза заслонили все вокруг – и не только для перепуганного бизнесмена Федора Цукова.
Участники собрания выходили на крыльцо, покидали сторону искусственного света и ныряли в спасительную тьму – в неизвестность. Звучали негромкие голоса.
– Вот и приехали. Объявили уже прямым текстом. Конечная станция Утылва. Слазь!..
– Директорша – та еще штучка. Ну, пусть не ведьма – пусть. Но хлебнем мы с ней лиха… За что она так Утылву ненавидит?
– Скоро узнаем… или не узнаем никогда…
– А Витька Пятнашков – прохвост… Сам же воровской бизнес замутил. И струхнул очень.
– Не верю я, чтобы сын Мирона… Кха-кха…
– Не верь, Гриша. Не все потеряно. Слышали ведь – дивора у ведьмы нет. Не всесильная она. Головы не откусит.
– Оно хотелось бы так… Нет, не хотелось бы…
Собрание закончилось, но кроме него в Утылве не кончалось ничего и никогда. Наш рассказ продолжится не с ровно того момента, а потребуется даже откатить время назад. Напомним распределение ролей и мест буквально перед скандалом в заводоуправлении. Влада Елгокова отправилась на свидание с красивым мальчиком Лешей Имбрякиным. Другая парочка – Иван Елгоков и Машутка Кулыйкина – исчезла еще раньше (с котом или без кота). Сам Максим намялся хлеба с маслом на Дюшиной кухне, стряхнул с живота крошки, поблагодарил хозяйку. Затем поднялся на второй этаж, в бабылидину квартиру.
– Тая! Таечка, это я… Ну, как? голова прошла?.. А, понятно…
Одного взгляда достаточно. Тая лежала на синем диване спиной к двери и на голос мужа не повернулась. Она была в той же роскошной шелковой пижаме, в которой выбегала во двор. Колени подогнуты, наружу выставлены голые розовые ухоженные пяточки. Локти на груди. Темный стриженый затылок на подушке.
– Таблетки приняла? Ты меня пугаешь. Позвать врача?
– Ах, не надо. Я полежала. Стало легче. Ты где пропадал?
– Я завтракал. Соседка Дюша пожалела, накормила. Не ты.
– Чего это она чужого мужика кормит? Своего нет?
– Ты ревнуешь? Вот новость. Постыдись, Тая. Женщина уже в возрасте. Вдова. Приличная репутация у нее.
– Ничего. Она вполне ничего. Красивая, женственная. Далеко не провинциальная простушка.
Тая приподнялась, поменяла позу – теперь она уже сидела, руки обнимали колени. В подтверждении сказанных слов лицо жены слегка порозовело. Еще большим подтверждением послужило ее недовольство и раздражение.
– Явился. Чего ты так рано поспешаешь? Великолепно время проводишь. Ночь на рыбалке. Завтрак с соседкой. А то, что семья ехала, по дороге все передумала, истерзалась – ничего, подождет… Ты себя в зеркало видел, Максим? Грязный, небритый, в галошах… Рыбой пропах, фу! кислятиной… Точно босяк или этот… как его…
– Тылок. Житель Утылвы. Ну, я вот так выгляжу. Не комильфо… Полюби нас черненькими… Не нравлюсь? Зачем ты, вообще, приехала? Дуться и лицо воротить с эдакой миной? Очень приятно…
– Я испугалась за тебя. Но все нормально. Мы можем ехать.
– Ах, испугалась? Теперь трогательно приятно. Или приятно трогательно… Ехать? Сейчас? В галошах? Ты жаловалась на мигрень.
– У меня часто мигрень. Не страшно.
– Все же сейчас не поедем. Вторая половина дня. Я великолепно провел время. Давно так душой не отдыхал. В Кортубин мы доберемся только к вечеру. А если что стрясется по дороге, то можем и заночевать в степи. Как, Тая? Там нет дивана…
– Что
