поставил здесь как знамя, я не знаю. Это было до меня. Но мы вот так, приходим сюда, к знамени, и боремся с черными дырами. Боремся и спим. Видно эти самые инопланетяне сильно страдают от черных дыр, вот они и нашли расу, которая запросто их рассасывает. А чтобы мы не страдали – лишили нас всяких страстей. Здесь ведь и не играет никто ни во что, и не гуляют, и не целуются даже.
Не плачут и не смеются. Только служба и сон. А послужишь, свое количество дыр закроешь, они наверняка потом домой возвращают. Жаль, проверить этого ничем нельзя! Я то предпочитаю приходить сюда в одиночку, может так быстрее моя служба кончится?
Да, самое главное! Это может быть опасно! Сам я не видел, это до меня было. Одна женщина вот так пошла служить, а потом еще люди подошли – а ни знамени, ни женщины. Только черная дыра. Дыру – то они все вместе рассосали, а женщину больше не видели. Хотя, может и неправда. Записей здесь вести нечем и не на чем. Один тут пробовал кровью на простыне. Заснул. А проснулся – чистая простыня! Зря, выходит, старался! И на земле следы недолго остаются. Так что списки никто не составляет. Да и незачем.
Все, я устал, пойду спать. А Вы, когда другие подойдут, можете сразу уходить, а можете тоже посидеть. Только на службе разговаривать не любят. Боятся: отвлечешься, а тут дыра. И в одиночку потому служить почти не ходят. А вон уже идут!
Подошли две женщины. Не поздоровались, и имен не назвали. Сели рядом. А студент ушел. Я несколько раз пытался заговорить с женщинами, но они как-то нехорошо отвечали. Видно, на службе хотели молчать. Было еще несколько «дыр». Ну не дыр, а того, что появлялось. Мы вместе их растворили. Я говорю что вместе, потому что одна другой все время говорила: «Поднажми!», или «Сильнее, дави ее!». И «дыры» в общем, довольно легко рассасывались. Потом я почувствовал, что устал. Сказал им: «Ну, я пойду?» «Иди уже!» ответила старшая. И я пошел. Поспал. Проснулся – и вправду чистый, не голодный, и даже на свою судьбу, которая меня вот так предала пришельцам (или кому?) не очень злой. Главное вчерашнее ощущение – удовлетворенность перед сном. То есть я перед сном ощутил, что день (какой, к черту, день?) прожил не зря.
И поэтому я встал, и пошел в поле. Там уже сидела одна из тех женщин, что вчера со мной служили, и мужчина – толстячок с большими залысинами.
Женщина была хмурой и неразговорчивой, как вчера. А мужчина видно хотел поговорить.
–Вот вы новенький, вы скажите, похоже это на Землю?
Он как бы включал меня в разговор с женщиной.
–Я же говорю, что не похоже. И травы такой не бывает. Я, конечно, не специалист. Я раньше снабжением в легкой промышленности занимался.
Но я точно говорю, не земная это трава. Да Вы сами такую видели?
Но моего ответа он не ждал, и увлеченно вел свой монолог о неземной жизни, приводя массу примеров из своей, и вправду разнообразной биографии. Он рассказывал о траве в Казахстане, и о хлопковых полях Узбекистана, даже о ягеле, который едят олени в тундре.
Мужичок, по его словам, «поднимал» ткацкие, прядильные и швейные фабрики на всей широкой территории бывшего СССР. Между делом спросил у меня, откуда я.
–Из Днепровска.
–А, бывал, конечно. Я в Полтаве поднимал чулочно-носочную фабрику, и у вас бывал не раз. Я тогда как раз только женился. А от вас коляску детскую привез. Синюю такую, красивую очень.
Тут и женщина отозвалась: «А у меня тоже Днепровская коляска была.». И опять замолчала. Тут стали появляться «дыры». Одна за другой. Но подошли еще люди. Я не очень всматривался, некогда было. Дыры все появлялись, и я сильно устал. Уходя спать, я оглянулся и увидел, что сидит и стоит на земле человек двадцать.
Когда после сна я вышел из комнаты, по корридору шла высокая красивая женщина. Она внимательно посмотрела на меня, и спросила: "А вы тоже не верите?"
– Не верю во что? – не понял я.
– Что мы здесь во искупление.
–Да за какие, простите, грехи? И что это за искупление – дыры заделывать?
– Это самое важное! Это борьба со злом. Ведь пустота, отсутствие добра, как раз самое зло и есть!
– Простите, а как же с телом? Мы ведь здесь не духи бесплотные! Вот у меня и слюна, и пот, и кровь! Тело, словом. Искупать, как я понимаю, не тело должно, а душа после смерти.
– А что вы знаете о своей душе? Из чего она состоит? Вы видите, что среди нас нет ни детей, ни стариков? Дети невинны, а старики искупили грехи старостью!
И она взглянув на меня, как на проигравшего спор, решительно пошла к своей комнате.
Неужели она права?
То, что происходило здесь со мной, со всеми нами, имело какой-то смысл, только я не понимал, какой.
Я спал, и шел служить. Один раз попробовал не пойти. Я ходил по корридору, заглядывал в комнаты… Сейчас почти все они были заняты.
Видел знакомые лица спящих и встретил в корридоре двоих, идущих служить. Было нудно, но я старался перебороть себя. "Вот не пойду! Не буду как все!", – уговаривал я себя.
Потом я понял, что если буду маяться так очень долго, то лягу спать с чувством невыполненной работы. И пошел в поле.
В другой раз я решил уйти отсюда. Есть же граница у этой степи?
Я пошел в противоположную от поста сторону. Когда уже очень устал, дом все еще был виден – крошечная точечка, чуть темнее окружающей степи. Я лег на землю, прижался к ней щекой, и опять затосковал.
Я уже не хотел идти дальше, потому что понял – дальше – все та же степь. Конца ей нет. И я вернулся, чтобы опять спать и служить, служить и спать.
Многих людей, приходивших служить вместе со мной, я теперь узнавал. Здесь никогда не называли своих имен, и друг к другу по имени не обращались.
Я спросил у лысого снабженца (он был самым разговорчивым), : "Почему так?"
Он ответил: "А из суеверия! Та женщина, которая в поле исчезла, говорят накануне назвала свое имя. И все, засосала ее дыра. А в дыру никто не хочет. Вот так, когда я работал в Ташкенте, никто не хотел на хлопок ехать. Каких
