Эдди приготовился выслушать одну из историй босса о том, как он рос в Бруклине после Второй мировой войны. Осиротелый беженец из коммунистической Югославии, Виктор Серафимович воспитывался в доме сестры его отца то ли в итальянском Бенсонхерсте, то ли в одном из этих нищих латиноамериканских кварталов. Хендрикс ее уже слышал. Слышал, как он рыл могилы, зарабатывая на жизнь, месил тесто в пиццериях, состоял мальчиком на побегушках у местных гангстеров — старорежимных шепелявых парней, которые помогли ему встать на ноги, когда ростовщичество было самым крутым бизнесом, на котором хорошо наживалась, поддерживая его, организованная преступность.
— Нам правда надо поговорить, — пыхтел Хендрикс. Ему не нравилось, что они удаляются от людных мест. Поговорить можно было где угодно.
— Этот звук напоминает мне о том, что такое голодать — голодать и бояться, когда, блядь, тебе всего пять лет от роду.
— По-моему, Карен с Хейнсом готовятся к отъезду.
— Жара стояла, как сегодня, — продолжал Виктор, игнорируя его реплику. — Я отправился на поиски еды в лес за нашей деревней Гудовац. Было лето сорок первого, тогда все голодали и все боялись. Сербы и хорваты так давали просраться друг другу, что на этом фоне последняя разборка выглядит как долбаный пикник. Представь. Пятилетний мальчишка… Суп из сапога да редкая белка — вот и весь его рацион. А тут — целая россыпь грибов под деревом. И так от них сладко пахнет… До сих пор в ноздрях стоит этот запах.
Виктору снова пришлось остановиться, чтобы Хендрикс смог его догнать и отдышаться. Донат и Рой-Рой держали дистанцию.
— Слышу — наверху какой-то скрип, поднимаю глаза, вижу — все ветки на дереве согнулись под тяжестью тел повешенных… Висят, качаются… Я насчитал девятнадцать, в основном из Гудоваца. Среди них два моих старших брата, Антон и Младин, и дед. Языки наружу, черные, как ягоды, и такие длинные… Я и не знал, что они так далеко высовываются. Грибы, должно быть, вылезли ночью, сообразил я, когда бандиты ушли. А то бы они их повытоптали. И знаешь, Эдди, что самое смешное? Я собрал все до последнего и только тогда побежал домой, чтобы сообщить матери печальную новость.
— А за что их так? — осторожно полюбопытствовал Хендрикс, хотя его интересовало совсем другое: зачем он ему все это рассказывает?
— Их заподозрили в предательстве.
Виктор никогда ничего не рассказывал без задней мысли.
— Тугомир Солдо донес на них усташам — хорватской католической милиции, после чего стал открыто носить их форму. Но креста все-таки не снял, он болтался у него на шее вместе со вторым ожерельем — из глаз и языков православных сербов.
— Матерь Божья! — Детектив невольно отвернулся.
— Я не мог говорить. Но она уже знала. Моя мать была сербиянка, отец — хорват. Смешанные браки тогда не приветствовались. — Виктор зашагал дальше. — Да и сейчас тоже. Знаешь, что такое раздельное вероисповедание, Эд?
Он засмеялся. Хендрикс молчал.
— А что с вашей матерью? С другими родственниками?
— Усташи вернулись и угнали нас в лагерь в Ясеноваце. Будучи католиком и уважаемым местным бизнесменом, мой отец имел какое-никакое влияние. И воспользовался этим, чтобы спасти свою шкуру, отрекся от нас, сказал, что мы ему никто. В лагере ему поручили важную работу — переоборудовать старый кирпичный завод под крематорий.
— Вот говнюк, прости господи! А дальше что?
— Как будто тебе интересно!
— Тогда за каким хреном было все это ворошить? Или это как-то связано с делом Уэлфорда?
Виктор пожал плечами.
— Может, и нет. Одно скажу: грибы я с тех пор видеть не могу.
Они были на полпути к Сигейту, поселку состоятельных пенсионеров, ютившемуся за надежными стенами на западной оконечности Кони-Айленда, когда Виктор наконец перешел к расспросам.
— Фрэнк принес новую запись, — сказал детектив.
— Вот как?
Виктор присоединился к Хендриксу у деревянных перил, предназначенных для того, чтобы, облокотившись на них, любоваться пейзажем.
— Сегодня утром Карен, забрав мальчишку из детского сада, заезжала к Хейнсу. На пятнадцать минут. Они поругались, потрахались и вместе поехали в город. В разных машинах. Все не так, как мы считали. Они вовсе не собираются никого убивать.
— И ты проделал такой путь, чтобы мне это сообщить?
— Не только, есть кое-что еще.
— Надеюсь, дружище. — Виктор зевнул. — Потому что я ни минуты не сомневался, что они хотят его прикончить.
— Вы же слышали записи — те же, что и я. И сказали…
— Не еби мне мозги, Эдди. Я сказал, что никому не повредит, если Уэлфорд будет думать, что, возможно, его жизнь в опасности.
— Слушайте, я только поставляю информацию. Как вы ею распорядитесь, меня не касается. Вам нужна правда — я предпочитаю не знать.
— Ты сам там был. И сам ему сказал.
— Я сказал то, что думал тогда.
Мимо проползла патрульная машина; доски щелевого настила променада затряслись и запели, когда она покатила назад той же дорогой, по которой они только что прошли. Виктор свесился с перил, рассматривая что-то внизу на пляже.
— Теперь-то я понимаю, — продолжал Хендрикс, — что все это время они готовились к отъезду. Собирались взять мальчишку и просто исчезнуть. Начать где-нибудь новую жизнь. Только Хейнс все оттягивал, пока Карен не начала на него давить. Если подумать: одежда, чемоданы, личные вещи, которые она держала у него в коттедже, деньги, — то факт налицо.
— Ты детектив, — сказал Виктор, поискав глазами Доната и Рой-Роя; те наконец оставили в покое береговой телескоп, из которого пытались вышибить мелочь, и теперь скучали на скамейке, раскуривая одну сигарету на двоих.
— Хейнс уже забрал деньги?
— К чему я и веду. Но сразу скажу: нет никакой гарантии, что они их вернут.
Патрульная машина остановилась возле скамейки, где сидели немые. Когда открылось окно, Эдди услышал потрескивание рации. После чего машина вдруг резко рванула с места и понеслась, вспыхивая синей мигалкой.
— Кто тебя спрашивал? — прошипел Виктор, пристально глядя на Хендрикса.
— Что?
— Кого, блядь, интересует твое мнение? — В его голосе было столько бешеной ярости, что Эдди похолодел до мозга костей.
— Что это с вами? Ничего не понимаю.
— Ты мне тут не залупайся. Будешь залупаться, мудак жирный, — урою в три секунды ровно.
Он отошел. Сделал пару шагов и остановился.
— Остыньте, Вик. Я вам всего лишь… сообщаю факты. — Выбитый из равновесия демаршем Виктора, напуганный им, Хендрикс взбрыкнул. — Не забывайте, я на вас работаю.
— Это ты не забывай, — отрезал Виктор. Потом, медленно развернувшись, снова подошел к нему. Лицо его расплывалось в широченной улыбке дядюшки Джека.
