Ошеломленная всплеском чувств, Эмма вскрикивала: смесь медово-сладостного ощущения и настойчивого принуждения обрушилась на нее. Через несколько секунд она нашла нужный ритм, вечный, как сама женщина. Волны сладострастия пробегали по ней — горячие, яростные.
Последний всплеск этих волн накрыл ее, окуная в блаженство, о котором она только могла мечтать.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Вялая и разомлевшая после утоленного желания, Эмма ощущала себя как на пляже в тропиках, такая усталость накатила на нее. Тяжесть тела Кейна была такой же драгоценной, как и страсть, которой он одаривал ее. Он приподнялся на локтях и повернулся, увлекая ее за собой так, что она оказалась лежащей у него на груди. Провел длинными пальцами по ее волосам и, слегка отклонив ее голову, заглянул ей в лицо.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
Она неуверенно улыбнулась и кивнула.
— Ты кричала, — сказал он.
До этого момента она не помнила крика, сорвавшегося с ее губ, когда она содрогалась в конвульсиях под его телом. Ее кожу как будто опалило жаром.
— Я знаю. Извини. Мне не было больно, я не думала, что буду кричать.
— Я должен был остановиться, но не смог.
— Я бы убила тебя, если бы ты это сделал! — сказала она, прижавшись лицом к его груди, слыша сильное биение его сердца.
К ее удивлению, она почувствовала, как он затрясся от беззвучного смеха.
— Ты источник постоянного удовольствия, — прошептал он.
Первый раз за все время, радостно подумала она, он разговаривал с ней на равных, а не как с девушкой на одиннадцать лет моложе, которую надо лелеять и оберегать.
— Потому что мне нравится заниматься с тобой любовью?
— Потому что ты похожа на Белоснежку, а ведешь себя в постели как современная женщина.
— Мы уже говорили об этом раньше, — пробормотала она. — Белоснежка была мужественной, она упорно трудилась и получила свою награду. Очень современная женщина.
— Неужели я твоя награда? — прошептал он с сомнением в голосе.
Она засмеялась.
— А разве ты не хочешь быть ею?
— Чего я хочу, — осторожно проговорил Кейн, — так это того, о чем мне не следует вообще думать.
— Почему? Потому что я моложе тебя?
Он поднял руку и накрыл ее грудь. Ее насытившееся тело шевельнулось, и она резко вдохнула, поняв, что он опять завелся…
Часом позже Эмма лежала уже в собственной постели, совсем сонная, не в состоянии ясно мыслить, а просто погружаясь в мечты, от которых ее бросало в дрожь. Кейн занимался с ней любовью очень искусно, будучи опытным в таких делах. Несколько раз она испытывала оргазм, хотя он и не брал ее и не позволял себя ласкать. Он погрузил ее в райское блаженство — и память об этом теперь вызывала у нее чувство печали. Под его искусными, головокружительными ласками скрывалось странное отчуждение. Да, он хотел ее, но ему так удавалось контролировать себя, что не было ничего похожего на сильное и неудержимое влечение друг к другу во время первой неистовой физической близости.
Приоткрыв ей врата рая, он оставил ее за ними, просящую и вымаливающую то, чего она, может быть, никогда не получит, — любовь Кейна.
Но ты даже сама не знаешь, любишь ли его, язвительно подумала она. Ты, вероятно, страдаешь от тоски, наступившей после физической близости, и хочешь невозможного: чтобы мы спали в одной постели. Кейн же дал понять, что намеревался спать один, в отдельной кровати.
Слушая его ровное дыхание, Эмма подумала, что он, возможно, потерял голову во время первой близости, когда весь пылал от страсти, но самообладание очень быстро вернулось к нему. Две отдельные кровати — иллюстрация того, как он смотрел на их отношения. Две совершенно разные жизни.
Эмма никогда еще не чувствовала себя такой одинокой. В конце концов после долгих горестных раздумий она провалилась в сон.
Проснулась она поздно, не удивляясь тому, что Кейн уже ушел; его одеяло лежало в ногах. Солнце поднялось уже достаточно высоко, и его лучи пробивались сквозь занавески — стрелки часов давно перевалили за восемь.
Жизнь должна была идти своим чередом. Эмма, может быть, и повалялась бы в постели, вспоминая подробности минувшей ночи, но собаки, досадливо подумала она, вставая с постели, останутся голодными. Поэтому она поспешила окунуться в приятное тепло своего халата и вышла из спальни, даже не взглянув в сторону кровати, на которой Кейн проспал всю ночь.
Кроме нее в доме находились только две сонные собаки, на кухонной скамейке виднелась записка.
«Мне надо было уйти, — гласила записка. — Вернусь в десять часов. Собак покормил и погулял с ними».
Ни слов приветствия, ни прощания, даже никакой подписи! Тревога, охватившая Эмму, переросла в настоящую панику.
Возможно, он думает, что она не понимает правил и условий, которых надо придерживаться при любовной связи? Может быть, он испугался, что она решила женить его на себе?
Ее губы тронула горькая улыбка. Должно быть, она совсем глупая, что попалась в эту ловушку. Ведь он ничего не говорил ей о любви. Что же случилось? Может, она показалась слишком неумелой такому опытному и искушенному в любви человеку?
Какое-то смутное чувство унижения заставило Эмму съежиться. Лаки поскуливал и пытался подсунуть голову под ее руку, и пока Эмма гладила его и говорила, какой он хороший пес, она вспомнила, что Рори — славный, дружелюбный, чванливый Рори, с его шикарной спортивной машиной и дорогостоящей одеждой и семейным бизнесом, — решил продать Лаки безжалостным людям, которые обучат его драться с другими собаками. А ведь это в конце концов искалечит, а потом и убьет его!
И все ради денег, мрачно думала она, пытаясь сдержать слезы.
Лаки заскулил и лизнул ее руку, а легкое постукивание когтей по полу возвестило о том, что в комнату бежит Бейб. Насколько близка и прочна эта извечная связь между людьми и домашними тварями!
Возможно, если хорошо выплакаться, станет легче на душе? Нет, это ничего не принесет ей, кроме покрасневших глаз и головной боли. Наконец она перестала размышлять и вышла из-за стола. Ей нужно было кое-что сделать и вернуться домой к полудню — ждать звонка миссис Ферт.
Словно в ответ на ее мысли пронзительно зазвонил телефон.
Это не могла быть миссис Ферт. Это мог быть только один человек. Голосом, в котором сквозила уверенность, что отказа не будет, Кейн резко проговорил:
— Ты можешь прямо сейчас приехать ко мне домой?
— Да, конечно, — ответила она, оцепенев, и добавила: — Через полчаса тебя устроит?
— Я встречу тебя!
Он разговаривал резко и сердито — вне всякого сомнения, он хочет поговорить с ней о Рори.
Двадцать минут ушло на то, чтобы принять душ, надеть джинсы, блузку и шерстяной вязаный жакет розового цвета, который ей очень шел.
