В конце концов он направился к дому. Прошел мимо блестящего черного «ягуара», оставленного на мощенной светлым кирпичом площадке, и вошел в открытый гараж, где стоял второй «ягуар» — белый.
Ха-ха, Данте, показушничаешь?
Мясник взял с верстака кувалду с короткой ручкой. Покачал ее на руке, взвешивая. Подойдет. Очень хорошо!
Бить придется левой, если он хочет держать пистолет наготове.
Он взвалил кувалду на плечо, поставил ноги на ширину плеч и врезал по лобовому стеклу.
Автомобильная сирена завыла при первом же ударе — именно так, как он хотел.
Салливан тут же выскочил во двор, потом на улицу. Встал за толстым дубом, чтобы его не увидели из дома. Палец лежал на спусковом крючке. Нет-нет. Пока никакой стрельбы. Пусть Данте думает, что это какой-нибудь местный к нему забрался, пляжный вор.
Несколько секунд спустя передняя дверь распахнулась, громко шмякнув о стену дома. И зажглись два фонаря.
Салливан прищурился от яркого света. Он увидел Данте на крыльце с пистолетом в руке. В плавках и шлепанцах. Хорошая мускулистая фигура, парень в отличной спортивной форме. А все-таки он нахальный, этот ублюдок!
И совершил ошибку.
— Кого тут принесло? — заорал Риччи в темноту. — Я спрашиваю, кто там торчит? Ты бы лучше сваливал отсюда!
Салливан улыбнулся. И это ударная сила, боевик Маджоне-младшего?! Новый Мясник?! Вот этот напыщенный пижон, засевший в своем роскошном доме?! В плавках и пляжных шлепанцах?!
— Эй, это я, Майкл Салливан! — ответил он.
Мясник выступил на дорожку, где его было отлично видно, и слегка поклонился, а потом стал поливать очередями переднее крыльцо, не давая Данте опомниться. Да и зачем ему это, если подумать? У кого вообще хватит пороху прийти к известному громиле прямо в дом? У кого может настолько съехать крыша?
— Это тебе для начала! — орал Мясник.
Пули пробили Данте Риччи живот и грудь. Гангстер упал на колени с выпученными глазами, потом рухнул лицом вниз.
Салливан продолжал обстреливать «ягуары», гараж и подъездную дорожку.
Потом он перестал стрелять и услышал крики внутри дома. Женские и детские. И вырубил фонари над входом двумя короткими, прицельными очередями.
Потом приблизился к дому, нащупывая скальпель. Подойдя к лежащему телу, он убедился, что Риччи мертв. Он перевернул его на спину и несколько раз полоснул лезвием по лицу.
— Ничего личного, Данте. Только тебе до меня далеко.
Данте Риччи получил свое. Скоро получит и Маджоне-младший.
И тут раздался голос. Женский.
— Ты убил его! Ты, ублюдок! Ты убил моего Данте!
Салливан обернулся и увидел жену Данте — она стояла на крыльце с пистолетом в руке. Женщина была миниатюрная, не больше пяти футов ростом.
Она вслепую выстрелила в темноту. Стрелять она не умела, не умела даже правильно держать пистолет. Но в ней явно текла горячая кровь Маджоне.
— Убирайся в дом, Сесилия! — рявкнул Салливан. — Не то я тебе башку снесу!
— Ты убил его! Ты, подонок! Гнусный сукин сын!
Она спустилась с крыльца, вышла во двор.
Она плакала, что-то бормотала и все шла вперед, глупая корова.
— Я убью тебя!..
Следующая ее пуля ударила в бетонную купель, всего в ярде от Салливана.
Ее плач превратился в завывание, напоминал стоны раненого животного.
Потом она замолчала, словно внутри у нее что-то сломалось, и бросилась вперед по подъездной дорожке. Она успела выстрелить еще раз, прежде чем Салливан всадил ей в грудь две пули. Она замерла на месте, словно наскочив на стену, и упала. Салливан не пощадил и ее.
Садясь в машину, он уже чувствовал себя гораздо лучше. И был доволен собой. Ему даже нравилось, что предстоит долгий путь обратно. Выехав на магистральное шоссе, он открыл окна и включил музыку, во весь голос подпевая Боно, повторяя за ним все слова песни, словно они были его собственные.
Глава 70
Прибыв в участок, где служил Джейсон Стемпл, я стал осторожно о нем расспрашивать. Я не знал, как мне поступить, если я наткнусь на него, но очень волновался за Ким Стаффорд, и мне хотелось хоть что-то для нее сделать. Хотя бы попытаться.
У меня теперь не было удостоверения и полицейского значка, но в полиции округа Колумбия многим было прекрасно известно, кто я такой. Но, видимо, не дежурному сержанту.
Он держал меня за стеклянной перегородкой и не обращал никакого внимания. Ну ладно, решил я, переживу. Я стоял, рассматривая на стенах грамоты за ежегодные достижения в борьбе с преступностью. Наконец он сообщил мне, что справлялся насчет меня у своего капитана; потом нажал на кнопку и впустил меня внутрь.
Там меня ждал другой коп в форме.
— Пуласки, займись с мистером, — приказал он, просматривая журнал записи посетителей. — Ступай с ним в раздевалку. Он Стемпла разыскивает, только тот, кажется, уже ушел.
Я последовал за полицейским по людному коридору, прислушиваясь на ходу к обрывкам разговоров. Пуласки открыл тяжелую вращающуюся дверь раздевалки. Запах, ударивший в нос, был знаком — пот и антисептики.
— Стемпл! К тебе пришли!
Молодой парень лет тридцати, примерно моего роста, но тяжелее, обернулся. Он сидел напротив исцарапанных армейских шкафчиков для одежды и натягивал спортивный костюм. Рядом стояли копы, сменившиеся с дежурства, обсуждая нынешнее состояние нашей судебной системы, которая и впрямь была достойна осуждения.
Я подошел к Стемплу, который застегивал на руке часы и по-прежнему на меня не реагировал.
— Можете уделить мне минутку для разговора? — спросил я, стараясь быть вежливым. А это требовало определенных усилий — беседовать с парнем, которому нравится бить свою невесту.
— О чем? — Стемпл едва взглянул в мою сторону.
Я понизил голос:
— Я хотел бы поговорить… о Ким Стаффорд.
И без того не слишком дружелюбное выражение на его лице сменилось открытой враждебностью. Стемпл покачался на каблуках и смерил меня взглядом, словно я какой-нибудь уличный бродяга, вломившийся в чужой дом.
— А что вы вообще тут делаете? Вы коп?
— Был раньше, теперь занимаюсь психотерапией. Ким — моя пациентка.
Глаза Стемпла сузились, превратившись в горящие щелочки. Он уже все понял, и ему это явно не понравилось.
— Ну вот что, я только что оттрубил две смены и сваливаю домой. А вы оставьте Ким в покое и держитесь от нее подальше, если не хотите неприятностей. Слышите?
Теперь, посмотрев на него вблизи, я оценил его вполне профессионально. Подонок.
