И это действо очень напоминает мне костюмированное представление со стилизацией под средневековье в одном французском парке: лошади в попонках, цветные флаги, платья в пол, плащи с капюшонами и я среди зрителей: ошалевшая, выпавшая из реальности, не понимающая ни слова, обгоревшая на солнце, дважды заблудившаяся с навигатором на французских дорогах и бесконечно повторяющая только одно слово, как полицейская сирена: Уи! Уи! Уи!.. Как же давно это было!
Сегодня я полноправная участница такого представления. Дашка — попадашка. Трясусь в дилижансе, и радуюсь, что я в платье в пол, а не в попонке и плюмаже. А Его Неприступное Величество в сером плаще и гордом одиночестве где-то там сзади верхом в почётном эскорте к моей карете.
Его не разглядывают. Его бояться. Ему кланяются. За его спиной перешёптываются. И трудно сказать, что думают все эти люди, высыпавшие из своих домов. Они заполнили центральные улицы, оставив свою работу, чтобы поглазеть на монарха и его сумасшедшую жёнушку, а заодно не побрезговать угощениями. Поскупился ли на них король они решат завтра, а пока встречают процессию, чтобы потом сказать: «Да видели мы того короля. Король и король, чего на него смотреть, а вот жареные рёбрышки были ничего».
И запах готовящейся на открытом огне еды всё острее щекочет ноздри, чем ближе мы подъезжаем к центральной площади.
На ней королевские повара в белоснежных ливреях с гербом рода Рекс — Благородным Псом. И остальные — торговки, торговцы, палатки, лотки, лавчонки — заполонили всю мощёную каменными узорами площадь по кругу, оставив свободной лишь пустую сцену, на которой пока сидят довольные дети, да центральную часть, где, подозреваю, к вечеру планируются гуляния и танцы. Совсем как у нас в базарный день. Или, точнее сказать, на День города: бесплатная полевая кухня и бойкая торговля водой, шаурмой, пирожками, сахарной ватой, мороженым и прочими сладостями.
Особняком толпится в сторонке только толстопузая знать. Но именно возле этих господ, разряженных в лучшие наряды от месьи Шелли и с замысловатыми причёсками от месья Леонардо, и останавливается кортеж.
Легко спрыгивает с коня Мой Красавчег Рекс. И когда услужливый лакей ставит у открытой дверцы кареты подножку, подаёт мне руку.
В общем, эта его сильная, волнующе мускулистая, непристойно сексуальная, мучительно осязаемая, тёплая рука — пока самое интересное в череде неискренних поздравлений, лживых поклонов и приторных улыбок. Она меня держит, и я держусь, точнее воздерживаюсь от едких замечаний, рассматривая серёжки в разной степени оттопыренности ушах и колье на разной степени дряблости шеях. Премиленько улыбаюсь и помалкиваю, принимая лживые пожелания семейного счастья и скорейшего пополнения семейства.
А я где-то читала, что бриллианты днём надевать неприлично. И, пожалуй, со своим жемчугом на шее самой приличной в этом паноптикуме и выгляжу. Жаль никто мне не поясняет кто есть кто. Хотя… а нужны они мне? Те, с кем лобызается в обе щёки папаша Лемье.
Мой Король выглядит таким одиноким в этом светском стаде. Но выглядит вовсе не пастушьим псом — волком, который не присматривает — держит в страхе это блеющее поголовье. В общем, горжусь. Он просто огонь!
К сожалению, счастье моё длится недолго. Счастье Моё покидает меня, чтобы пообщаться с этими пэрами-шмэрами. Надеюсь, о политике, а не проникнуться веяниями высокой мужской моды. А то последние тенденции у них тут явно таковы, что мужчина должен быть слегка неряшлив: или ширинка расстёгнута, или рукав в говне.
А я, пройдя сквозь строй обмахивающихся веерами матрон, в сопровождении бдительной стражи отправляюсь делать что должна: причинять добро и наносить пользу.
Вот не могу сказать, что мне это не нравится: раздавать подарки, угощения, игрушки, мелочь всем желающим принять её из рук самой Разлюбезной Милости. Но и не особо я в восторге. Чувствую себя как на промо-акции в супермаркете. Ещё бы какого-нибудь Пса в плюшевом костюме — обниматься со всеми желающими, да зазывалу: «Подходи, не скупись, покупай живопись!»
И часу не прошло, а у меня уже и поясницу ломит, и хвост отваливается, и поглядываю я на эту всё прибывающую толпу народа с, мягко говоря, лёгким раздражением. А на короля, там за неубывающими ящиками с подарками, мило беседующего со своими верноподданными — с подозрением. А не подставил ли он меня, засранец, прикомандировав к этому буфету, чтобы я там не ляпнула чего лишнего?
— Всех благ, миледи, — пряча в карман монетку, отходит очередная женщина с грудным младенцем на руках, когда, устав выворачивать шею, как сова, на двести семьдесят градусов, я всё же прихожу к однозначному мнению, что меня ловко нагнули.
Но помощь приходит откуда не ждали. Протиснувшись между двумя охранниками место в первом ряду занимает любопытная Кларисса.
— А как ты решаешь кому дать монетку, а кому игрушку? — вся перепачкавшись шоколадом, облизывает она рожок с мороженым.
— Легко. Хочешь попробовать? — вручаю я нечто похожее на подставку для горячего с выжженным на ней королевским гербом в чьи-то протянутые руки.
Мелкая обжора выплёвывает шарик мороженого обратно в рожок, уставившись на меня ошалелыми глазами:
— А можно?!
И на мой уверенный кивок, сунув не менее ошалевшему гвардейцу своё недоеденное угощение, поспешно вытирает прямо о платье грязные руки.
— Ходи сюда, мой сладкий сахар, — ставлю я её у ящика с игрушками и шепчу в самое ухо: — Каждому мелкому говнюку по игрушке в зубы.
— А можно тому, кто мне не нравится, не давать? — косится она на наглого пацана, что разглядывает её и размазывает по лицу сопли.
— Нельзя. Особенно если его мама скажет мне что-нибудь приятное, — с приторной улыбкой вручаю я следующую монетку.
— А если не скажет? — шепчет она.
— Счастливого брака, миледи! — звучит как ответ.
— Весёлого праздника! — с размаха тычет Кларисса в грудь пацану тряпичной куклой.
«Красава!» — похлопываю я её по плечу. Настоящая коза. Далеко пойдёт.
И она меня на удивление не разочаровывает, эта упитанная и невоспитанная младшенькая из рода Лемье.
Глядя на непосредственность, с которой она отряхивает упавшую игрушку, на энтузиазм, с которым протискивается сквозь толпу, чтобы одарить постеснявшуюся протянуть руку девочку, на принципиальность, с которой прячет за спину руку с подарком и показывает фигу заржавшему в ответ дядьке, я ей прямо восхищаюсь. Да что там, горжусь!
— А ты случайно не знаешь, кто это сейчас разговаривает с королём?
Отвернувшись к очередному тюку с этими подозрительно китайскими и нескончаемыми сувенирами, я всё ещё приглядываю за Его Деловым Величеством.
— В полосатом, похожая на арбуз? — поджимает губы Кларисска.
— Ага, в зелёном и полосатом, — хмыкаю я какой острый глаз, да и язычок у девчонки, оценивая низенькую, кругленькую, и то ли беременную, то ли просто жирную тётку.
