В ответ на эту ремарку Саманта изобразила на губах улыбку и, дернув лошадь за поводья, поехала в город между двумя мужчинами. Распрощавшись у гостиницы с Тоби, которого это обстоятельство нисколько не обрадовало, Саманта под ручку с Шоном поднялась по лестнице в свою гостиничную комнату. Пока за ними не захлопнулась дверь, Саманта постоянно чувствовала на себе взгляд Шона, который сторонний наблюдатель назвал бы как минимум нежным.
Но, как только в двери щелкнул замок, выражение лица Шона изменилось. Строгим, если не сказать суровым тоном, который она так хорошо помнила, старый детектив осведомился:
— Итак, юная леди, что у тебя случилось, почему ты попросила меня приехать?
После занятий любовью они некоторое время лежали на нагретой солнцем поляне и не двигались. Мэтт находился так близко от нее, что ей достаточно было повернуть голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Дженни так и сделала — всмотрелась в его лицо и задумалась, задаваясь множеством разных вопросов. К примеру, почему она раньше ничего подобного не испытывала и начала ощущать себя женщиной лишь последние несколько дней? Теперь ей достаточно было его увидеть и почувствовать прикосновение его руки, как сердце у нее начинало биться с удвоенной силой. Но почему раньше его взгляд не ласкал ее, как нынче? Почему те же самые светлые глаза видят в ней сейчас не просто хорошую добрую женщину, но достойное страстного чувства существо, способное понимать и дарить любовь?
Все эти вопросы очень волновали Дженни, зато ее нисколько не беспокоил тот факт, что они оба лежали обнаженными. Не говоря уже о том, что ей даже в голову не приходило просить у него прощения за маленький размер своих грудей и простоватые черты лица. А все потому, что он сумел внушить ей, что она прекрасна. Она знала, что он искренен с ней во всем — и когда занимался с нею любовью, демонстрируя неподдельную страсть, и когда говорил ласковые слова, восхваляя ее достоинства. Некоторые его фразы ей особенно запомнились.
«Я грезил об этом с первой минуты, когда увидел тебя».
Или: «Ты, Дженни, воплощение в жизнь моей заветной мечты, которая, как я считал раньше, никогда не осуществится. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной вечно».
Лишь одно мучило Дженни: ей все время казалось, что в его речи проскальзывала какая-то странная неуверенность, как если бы он не был убежден, что сумеет сохранить ее при себе. Но какие могут быть по этому поводу сомнения? Ведь они обручены? К тому же они любят друг друга. Причем так сильно, что прежде даже в самых смелых мечтах Дженни не могла себе этого представить. И все это реальность, а не сон.
Мэтт спросил:
— Что-нибудь не так, Дженни? Ты сожалеешь о том, что мы?..
— Не смей задавать мне такие вопросы, Мэтт! — Запечатав ему рот ладошкой, она прошептала: — Какие ужасные слова ты произнес! Тем не менее… если желаешь знать наверняка, то вот мой ответ: Я ни о чем не жалею. Благодаря тебе я пережила несколько лучших мгновений в жизни, которых мне никогда не забыть. Между тем бывали минуты, когда я не верила, что со мной может случиться подобное. И я люблю тебя за то, что ты позволил мне избавиться от этих мыслей. — Минуту помолчав, она сказала: — Истина заключается в том, что я просто тебя люблю. Ни за что.
Неожиданно Мэтт нахмурился.
Заметив эту внезапную перемену в его настроении, Дженни спросила:
— Я сболтнула какую-нибудь глупость?
— Не называй меня Мэтт.
А как тебя называть?
— Меня зовут Такер.
— Такер?
Ошеломленная, Дженни через силу улыбнулась. В следующее мгновение к ней пришло ощущение того, что она не одета, и девушка попыталась прикрыть свою наготу измятым, небрежно отброшенным в сторону платьем.
— Не делай этого. Я вовсе не хотел, чтобы ты начала меня стесняться. — Схватив за край и потянув на себя платье, он произнес: — Я… это… должен сказать тебе… хм… кое-что. — Отбросив платье и крепко взяв ее за руку, он продолжил: — Возможно, я выбрал для этого не самый подходящий момент, но мне, поверь, и в голову не могло прийти, что наша поездка получит такое завершение. Я всего-навсего собирался исповедаться тебе в том, о чем давно должен был рассказать. Просто у меня не хватало смелости.
— Тебе вовсе не надо исповедаться передо мной, Мэтт. Ни в чем. Ибо все, что мне нужно знать о тебе, я уже знаю.
— Меня зовут Такер, и ты не знаешь обо мне всего того, что тебе нужно знать.
— Я тебя не понимаю.
— Прежде всего Мэтт — мой родной брат-близнец.
Глаза у Дженни округлились. Такер заметил ее реакцию, едва слышно выругался, после чего приблизил губы к ее уху и прошептал:
— Не смотри на меня так, Дженни, умоляю. У меня и в мыслях не было тебя пугать.
Дженни сделала попытку подняться, но Такер крепко держал ее и продолжал говорить:
— Выслушай меня до конца, прощу тебя. А потом решай, что будешь делать дальше. Каким бы ни было твое решение, я приму его, обещаю.
Дженни промолчала, и Такер на мгновение закрыл глаза, словно собираясь с силами. Затем поднял веки и прошептал:
— Но ты ведь мне веришь, Дженни, не так ли? Я ведь еще не полностью лишился твоего доверия?
Поскольку Дженни продолжала хранить молчание, Такеру ничего не оставалось, как продолжать.
— Если тебя смущает вопрос, как все это произошло, скажу так: Мэтт не подозревал о моем существовании, и я тоже ничего не знал о нем. Сначала. Если разобраться, я узнал правду совсем недавно, когда наша умирающая мать поведала мне со своего смертного одра о том, что у меня есть старший брат. Но тогда уже было поздно что-либо предпринимать. История ее романа с Джереми Стрейтом, в результате которого на белый свет появился ребенок — то есть дети, — уже не могла на меня сильно повлиять, особенно учитывая тот образ жизни, который я для себя избрал. Я грабил банки, Дженни, и быстро спускал награбленное, тратя деньги на всякие мерзости, о которых ты, к счастью, даже не имеешь представления.
Такер продолжал свою исповедь все тем же суровым тоном, как если бы осуждал себя за содеянное.
— Однако история, рассказанная матерью, засела у меня в подсознании и по мере того, как шли годы, волновала меня все больше и больше — до такой степени, что я наконец решил повидаться со своим отцом и братом. Начав поиски, я в скором времени; узнал о смерти отца, заставившего всех своих друзей и знакомых уверовать в то, что у него был только один ребенок, которому он и оставил в наследство все ранчо целиком как единственному сыну и наследнику. Разумеется, это известие привело меня в ярость. Я плевать хотел на то, что ранчо заложено-перезаложено, а Мэтт вкалывает на нем от зари до зари, чтобы его не выставили на торги. Короче говоря, я отверг и Мэтта, и присущие ему трудолюбие и добропорядочность, поскольку считал его неправедно избранным. И поставил себе целью доказать, что он ничем не лучше меня. Кроме того, я довольно быстро понял, какое преимущество в моей деятельности дает мне наше поразительное сходство. Я начал грабить техасские банки, позволяя свидетелям созерцать собственную физиономию, чтобы внести еще больше сумятицы в ряды местных обывателей. Полагаю, что, помимо этого, я подсознательно хотел таким образом напомнить братцу о своем существовании.
