«There’s romancein the air,so they sayLove could be asmall café away».[26]
Я без конца твердила Роджеру (вероятно, его уже от этого тошнило) о своей заветной мечте – заполнить стадион или гигантскую арену зрителями так, как это делают The Rolling Stones. Эта мечта исполнилась в 1985 году в турне Private Dancer. За десять месяцев мы дали 180 представлений, путешествуя по миру во всех направлениях: Северная Америка, Европа, Австралия, Азия. Более двух миллионов человек приходили посмотреть на «новую Тину», сольную артистку, прославившуюся песнями «What’s Love Got to Do with It», «Let’s Stay Together» и «Private Dancer». Я пела и их любимые старые хиты, особенно «Proud Mary» и «River Deep – Mountain High» – зрители любили слушать их. Журнал Billboard написал тогда: «Она приходит отдавать». И это действительно то, что я чувствую необходимым делать. Я была в восторге от сцены. «Вы готовы к моему выступлению?» – порой спрашивала я толпу. Господи, конечно, они были готовы! Это была трудная работа, но я полностью выкладывалась от начала и до последнего выхода на бис, в котором я обычно исполняла песню «Legs».
К слову о ножках![27] Billboard также писал, что у меня «самые подвижные ножки в шоу-бизнесе». Меня всегда забавляло (да и сейчас забавляет) то, как много внимания уделялось моим ножкам. Я вообще не переживаю по этому поводу. Вы когда-нибудь видели ножки пони, когда он появляется на свет? Кажутся длинными и долговязыми? Именно такими мне всегда казались и мои ножки. Когда я была маленькой, я думала: «Почему я выгляжу как маленький жеребенок?» Мое короткое туловище будто подвешено на эти две болтающиеся палки, но я все-таки научилась подбирать одежду, чтобы подчеркнуть их красоту. В Натбуше никто бы не стал засматриваться на мои ножки. Красавицами считались полные и фигуристые темнокожие женщины, а мое тщедушное и угловатое тело никогда не привлекало внимания. Теперь я знаю, как сделать так, чтобы я хорошо выглядела, но назвать себя красавицей все равно не могу.
Почти год я была на гастролях, поэтому на личную жизнь времени почти не оставалось. У меня долго не было серьезных отношений. И не то чтобы у меня в жизни было много мужчин – почти все юные годы я провела с Айком, а после развода свидания приносили скорее разочарование, нежели радость. Я никогда не была одной из тех женщин, которым нужен секс и больше ничего. Честно говоря, были времена, когда я обходилась без него целый год. Если люди видели меня в чьих-то объятиях, это уже что-то значило. Я не встречалась с мужчинами только для того, чтобы быть с кем-то. Было несколько интрижек, но так, ничего серьезного. И (только чур не смеяться!) я всегда немного переживала, когда начинала встречаться с мужчиной, поскольку не знала, как он отреагирует на мой парик!
Парик – это важная часть образа Тины Тернер. Если бы я вышла на сцену со своими натуральными волосами, зрители бы не узнали меня. Они бы спросили, где Тина. Однажды я пошла на прием к врачу в Сент-Луисе, и он спросил меня о моей расовой принадлежности, когда заполнял медицинскую карту. Когда я сказала, что я «негроидной» расы, он начал спорить со мной. «Но ваши волосы… – сказал он, с недоумением взглянув на мою прическу: – Они прямые и гладкие». Он понятия не имел, что на мне парик. И с такой реакцией я сталкиваюсь все время.
Я уже не удивляюсь, когда люди принимают парик за мои настоящие волосы, потому что я всегда считала его продолжением самой себя. В каком-то смысле это и есть мои настоящие волосы. Когда я выступала, я не хотела, чтобы парик был как костюм. Некоторые артисты меняют парики так же, как костюмы. Мой сценический образ соответствовал повседневному. Если у меня кудрявые волосы в повседневной жизни, то и на сцену я выходила с той же самой прической и цветом волос. Я лишь делала свой образ более ярким во время выступлений. «Каждый образ я готовлю словно обед, состоящий из трех блюд», – говорила я в 80-е годы, когда в моде были высокие прически. Я мыла парик, сушила его, делала начес, спрыскивала лаком, потом опять делала начес и давала ему высохнуть снова. Очень много стараний, но это работало. Когда я была на сцене, я обращалась с волосами так, как будто они были моими: качала головой, перебрасывая при этом волосы, пропускала сквозь них пальцы и убирала их с лица. Я так естественно откидывала волосы назад, когда танцевала, что никто не мог быть на сто процентов уверен, что эти волосы, как любил говорить Мик, не «мои».
