Слышала тихую беседу братьев, обсуждающих текущие дела. Их разговор сливался с низким гулом в голове. Будто голодные пчёлы жаловались на пасечника. Хозяин после обеда собирался на рудник.
— Никакого рудника, — встрепенулась она, отгоняя сон. Натолкнувшись на вопросительный взгляд его сиятельства, заговорила громче: — Сегодня даже не собирайтесь.
Он фыркнул. Девушка не удивилась его реакции:
— Понимаю. Тогда зачем я здесь сижу? Собираетесь ехать — поезжайте, — повернула голову к барону: — А вы идите гроб заказывать. Для него, — ткнула пальцем в графа, вставая, подхватывая сползающую на пол шкуру. — Назад его привезут перекинутым через седло. Так у вас трупы возят? А я пойду траурное платье шить. О! Пошью, как я хочу. Никто не помешает. Красиво будет.
Братья переглянулись. Дитрих хмыкнул, улыбаясь:
— Ну, я пошёл.
— Вот умеешь ты уговаривать, — нахмурился сиятельный, глядя, как русинка сворачивает шкуру.
— И передо мной образец беспрекословного послушания! Никакого фырканья и недовольства. Красота! — бросила Наташа свёрток в кресло.
— Подожди, — сел Герард на край ложа. — Мне, действительно, уже лучше. Подойди ко мне.
Девушка опасливо покосилась на него:
— Зачем?
— Тогда я сам подойду, — упёрся он руками в матрас, собираясь встать.
— Не нужно, — приблизилась она к нему.
— Хочу сказать тебе, — вздохнул Бригахбург. — Я долго присматривался к тебе…
Дверь распахнулась, и служанка внесла поднос, накрытый салфеткой. По кивку хозяина водрузила его на прикроватный столик.
— Садись, тебе нужно поесть, — его сиятельство снял салфетку, без особого энтузиазма осматривая содержимое подноса. Остановил взор на холодном цыплёнке: — Что ты вчера говорила про цыплёнка?
Девушка подтащила тяжёлое кресло, наблюдая, как за его ножками, собираясь крупными складками, тащится медвежья шкура. Хорошо, что без головы зверя. В комнате вице-графа подобная шкура с головой и ощеренной пастью. Жуть!
— Про цыплёнка?
— Не помнишь?
— Помню. Всё помню, — почувствовала, что краснеет.
Герард улыбнулся. Краснеющая девица… Что может быть милее?
— Ваши цыплята переперчены.
— Нормально.
— Потому что вы других не ели, — собирала Наташа бутерброд из кусочков белого хлеба, мясного рулета и сыра. Положила его перед мужчиной, налила в кубок тёплого морса. Кувшин с вином убрала на подоконник, давая понять, что спиртное пить нельзя.
Герард смотрел на неё не отрывая глаз. Ему нравилось всё, что она делает.
— Поучи нашу кухарку, как нужно готовить правильно, — заглянул в её глаза, пытаясь вспомнить: кто-нибудь когда-нибудь делал для него подобное? Только мать. В детстве.
— Я своих секретов не выдаю.
Наташа намазала творог на кусочек белого хлеба, откусила, запивая морсом. Неожиданно для себя сравнивала, каким был сиятельный в их первую встречу, и какой он сейчас. Человек в таком возрасте не меняется. Граф всегда был таким. Просто не было случая показать себя с лучшей стороны. Такое, вот, непростое время. Нужно быть жёстким, строгим, властным.
— Будешь экономкой, — сказал Герард, как отрезал, наблюдая за реакцией русинки.
Она перестала жевать, останавливая на нём недоуменный взгляд:
— Нет, не буду, — жевала энергичнее, тщательно пережёвывая, боясь поперхнуться.
— Будешь.
— Нет, — перестала жевать, удерживая пищу во рту.
— Почему? Предложи здесь любой…
— Предложите любой, — осторожно проглотила… Не подавилась.
— Упрямица, — сузил глаза граф.
— Наглый тип, — смотрела Наташа в его недовольное лицо, не отводя взора. Кинжал дрогнул в её руке, звякнув о край подноса.
— Что? — покосился Герард на оружие в руке русинки, напрягаясь.
— Сколько можно? У вас совесть есть? — бросила она от греха подальше кинжал на поднос. Просыпа́лись природные защитные инстинкты. — Или в это время такое понятие, как совесть, ещё не существует?
На вопросительный его взгляд Наташа вскочила:
— Что вам не понятно? — прошла к окну, закрывая его. — Сколько можно на мне ездить? Я — компаньонка, опять же всем вам лекарь, не откажетесь поставить меня к печи вместе с прислугой, няня для детей барона, экономка вот…
— Что? Няня? Дитрих… — протянул его сиятельство. Не хватало слов.
— Да, мы обсуждали этот вопрос, — «Так тебе и надо!»
— Дитрих… — звучало, как: «Вот же негодник…»
После короткого стука в дверь, она распахнулась. Вошёл Бруно. Увидев у окна Наташу, замялся, переводя взор на Герарда:
— Ты звал?
Девушка отвернулась. Видеть бывшего жениха не хотелось. Но он был другого мнения:
— Наташа…
Она подобралась, старясь сделать вид как можно безразличнее. Обернулась. Он уже рядом, склонился в приветствии, высматривая её ручку. Привычно подала ладонь. Он прав. Эрна — девушка из его времени. С ней ему проще найти общий язык. Нужно принять его выбор спокойно.
— Доброе утро, Бруно.
Отметила, что рыцарь выглядит помятым и со свежим синяком на скуле.
* * *
Командующий, проснувшись утром в обществе Эрны, подпрыгнул от неожиданности, оглядываясь по сторонам:
— Что ты здесь делаешь? — отвернул одеяло, убеждаясь, что полностью разоблачён. Неприятно скрутило мышцы живота.
— Бруно, — женщина довольно потянулась, словно кошка, не стесняясь своей наготы, — раньше ты так не спрашивал. — Прильнула к его спине, обнимая за плечи.
Он, ощутив зубную боль, прикоснулся к щеке. Смутные воспоминания бередили душу.
— Приходил хозяин? — обернулся к прачке. — Почему я ничего не помню? Это он ударил меня?
Она молчала, нежно проведя по его спине ладонью, оставляя на плечах дорожку из поцелуев.
— Эрна, прекрати! — встал Бруно, торопливо натягивая одеяние. — Я помню женский крик. Это ты кричала?
— Да, — натянула она на себя одеяло. — Меня напугал хозяин, ворвавшись сюда.
Рыцарь, подозревая, что произошло что-то нехорошее, уставился на подружку:
— Что он хотел? Зачем приходил? — сдёрнул с неё одеяло. — Вставай, Эрна! Что ты натворила? Чёрт, почему я ничего не помню?
Он подошёл к столу, заглядывая в кувшин. Пусто. Хотелось пить. Во рту ощущался вкус хвои.
— Ты сам попросил меня остаться, когда я пришла за подносом.
— Я не мог! — подскочил он к женщине, тряся её за плечи: — Эрна, лучше признайся сразу что произошло?!
